Богиня маленьких побед - Янник Гранек

С ним ей практически удалось забыть ту молодую женщину, от которой Энн пыталась убежать: умную, но не хитрую; не красивее и не безобразнее других. В ее жизни теперь не было настоящих драм. Больших радостей тоже. В этом тазу с теплой водой она никогда не чувствовала себя счастливой.

Сегодня Энн была вынуждена признать, что из-за своего неразумного бунта сбилась с пути истинного. Она ничего не сделала, ничего не решила. Туристка в своей собственной жизни. Ей было легче сжечь все мосты, чем признать собственную посредственность. Вполне возможно, что тогда она, выпрашивая у судьбы счастье, безнаказанно бросила ей вызов, и за это в один прекрасный день на нее обрушится целая куча невзгод и страданий, которые заставят ее пожалеть о мелких проблемах, так хорошо вписывающихся в рамки распределения Гаусса-Лапласа.

Мирное здание Института перспективных исследований вдруг наполнилось механическими вибрациями: по полу с грохотом заерзали стулья, захлопали двери, в коридорах забили копытами от нетерпения гости. Все эти деятели от науки в одночасье побросали свои мелки и телефоны и, подобно простым смертным, в одночасье бросились обедать. Я потратила все утро на общение с членами секретариата, но оказалась недостаточно сильна в английском, чтобы без их помощи преодолеть все хитросплетения чиновничьего лабиринта. По завершении всех формальностей мне предстояло за свой счет купить билет до Германии или Франции, затем сесть на поезд до Вены и проехать по Европе, апокалиптические видения которой каждый день нам продавали газеты. Уехать оказалось относительно просто, но вот вернуться уже гораздо сложнее: у нас по-прежнему были немецкие паспорта.

Я знала, что муж крайне враждебно относился к моим визитам в Институт. Перед тем как войти к нему в кабинет, я дождалась от него формального приглашения. Он стоял у черной доски, сосредоточенный и совершенно бесчувственный к сигналам собственного желудка.

– А почему ты не с герром Эйнштейном? Мы же договорились вместе пообедать.

Курт подпрыгнул на месте. Как же он был предсказуем: с помощью этой уловки мне хотелось усадить его за один стол с герром Эйнштейном – в присутствии светила он бы не осмелился ничего не есть.

– Или я вам помешаю?

– Ты некстати, Адель. Он еще подумает, что я не могу самостоятельно принимать решения.

– Чтобы так думать, он слишком хорошо к тебе относится. Так что бери пиджак. Ты опаздываешь.

Мы присоединились к Альберту, который курил трубку на ступенях Фалд Холла и листал газету.

– А меня все терзал вопрос, появитесь вы, мой друг, или нет. К счастью, жена не дала вам улизнуть.

– Мне нужно было убедиться, что он не сбежит!

Из зала вышел тощий человек, изо всех сил стараясь быть незаметным. Как и Альберт, он тоже терпеть не мог ходить к парикмахеру.

– Вы даже не здороваетесь, Дирак[81]?

Сгорбившись еще больше, человек подошел, пожал физику руку, поприветствовал нас едва заметным кивком головы и тут же удалился. Эйнштейн посмотрел ему вслед, потягивая трубку.

– Наш дражайший Поль болезненно застенчив. Шрёдингеру пришлось его связать, чтобы притащить на церемонию вручения Нобелевской премии.

– Работы Дирака представляют собой истинное эстетическое наслаждение. Чувство элегантности в математике ни у кого не развито так, как у него.

– Гёдель! Неужели вы собираетесь заняться квантовой физикой?

– Будь у меня на это время, я бы действительно ею занялся – единственно ради счастья оспорить те или иные ваши предположения, герр Эйнштейн.

– Хаос вызывает у нас с вами слишком большую аллергию, чтобы с ним соприкасаться.

– Логика, пусть в подспудном виде, присутствует во всем, даже в хаосе.

– Посредством математики можно доказать все, что угодно! Самым важным представляется содержимое, но никак не математика!

– Вы считаете меня шарлатаном?

– О великие боги! Нет, конечно. Бросьте вы эту свою паранойю!

Услышав это слово, я вздрогнула. Курт никак не отреагировал: в этот момент он был занят тем, что застегивал пальто.

– Поторопитесь, господа. В противном случае вы опоздаете на назначенную вам встречу.

Дойдя до середины продолговатой лужайки, Курт, справившись наконец с пуговицами, возобновил прерванный разговор.

– Математическая теорема представляется бесспорной. Что же до физической теории, то она никогда не возвысится до подобного уровня абсолюта. Невзирая на все мое уважение, герр Эйнштейн, все ваши принципы, с учетом имеющихся доказательств, можно считать лишь возможными, пусть даже и в весьма значительной степени.

В животе у физика неуместно забурчало.

– Мой желудок протестует. Я слишком голоден для того, чтобы в очередной раз выслушивать ваши дискурсы касательно главенства математики. Доктор Гёдель поставил мне диагноз. Я страдаю от острой неполноты! И единственное лекарство от этого заключается в том… чтобы набить брюхо!

– Не шутите с моей теоремой. Подобные глупости вас недостойны.

Альберт хлопнул тыльной стороной ладони по газете:

– Схематизация, смешение разнородных идей, забавные истории, манипуляции. Это не что иное, как начало славы, друг мой! Мне тоже без конца приписывают глупости, которых я не осмелился бы совершить даже в изрядном подпитии.

Я толкнула Курта локтем. Альберт постучал головкой трубки по подошве, чтобы выбить пепел.

– В вашем случае научная слава обернулась признанием за свершения, которых никто не понимает, но которые все и каждый без зазрений совести присваивают себе. Если вчера все говорили о магнетизме, то сегодня без конца обсуждают тему атома. Малыши, пуская пузыри, твердят, что E = mc2, даже не освоив таблицу умножения. Даже молочно-фруктовые коктейли в магазинах и те стали атомными! А завтра все человечество станет квантовым и на десерт, после сыра, но перед грушей, будет рассуждать об антиматерии, попутно обмениваясь последними голливудскими сплетнями.

Я взяла на себя труд подхватить портфель Альбера, который тщился раскурить трубку, не выпуская из рук газеты.

– Люди имеют право на попытку все понять и осознать.

– Разумеется, моя маленькая Адель. Но профаны тянутся к науке, как иудеи к золотому руну. Тайна сложности и многообразия этого мира постепенно вытесняет загадку его божественности. Мы представляем собой новых пастырей, проповедующих в белых халатах и на языке, акцент которого у каждого вызывает подозрения! Ваш черед еще придет, друг мой. Рано или поздно, но вы станете мифом.