Клим Первый, Драконоборец - Михаил Ахманов

– Крепковато, – согласился Клим. – А скажи-ка, заботливый мой, что у нас за договорчик и когда ему срок придет?

– Совсем скоро. На двенадцатую ночь от сего дня, – сообщил Авундий и растаял в воздухе.

Мышастый скакун заржал в панике, но не бросился в лес, а, наоборот, прижался к Климу боком, словно надеясь на защиту от черного колдовства. Клим потрепал его за ушами и молвил:

– Не пугайся, дружок, ты ему ничего не подписывал, да и я тоже. Ну, скоро разберемся. На двенадцатую ночь! – Он прищурился на солнце, глубоко вздохнул и добавил: – А Лавруха-то каков стервец! Упечь бы его к гномам на рудник или в солеварни, да нельзя! Посол, фигура неприкосновенная… С другой стороны, я тоже лопухнулся. Зачем из фляги пил?

С этими словами Клим полез за пазуху и вытащил рог единорога. Фляжка принца обнаружилась не сразу, но все же он нашел ее под кустом шиповника и вытащил, исцарапав о колючки руки. В кожаной фляге еще булькало. С осторожностью, чтобы отрава не попала на пальцы, Клим наклонил ее.

Стенки рога просвечивали на солнце, отливая то золотом, то светлым янтарем. Алая капля скатилась из фляги, упала в волшебный сосуд. Капля, еще капля… Пробормотав проклятие, Клим отшвырнул фляжку.

Рог стремительно темнел. Мгновение, и он стал черным, угольно-черным, как душа предателя.

В город Клим вернулся в полном одиночестве, часа за два до заката. Слуги с поклонами приняли коня, но, видя, что король задумчив, не обмолвились ни словом. Дворец казался пустынным и тихим, и очень было приятно, что нигде не слышно воплей нехайских гостей. Поднимаясь в свои покои, Клим решил, что охоту надо бы устраивать почаще, но ездить самому отнюдь не обязательно.

При виде короля стражи в круглом зале собрались грохнуть об пол алебардами. Он скомандовал караульным «вольно!», велел Доге подать воды и полотенце и направился в опочивальню. Но по дороге послышался ему тонкий голосок, что-то распевающий речитативом, и Клим, подобравшись тихо к думной палате, приоткрыл дверь.

На столе лежала подушка, а на ней, скрестив ноги, устроился могущественный джинн Бахлул ибн Хурдак. Глазки его были прикрыты, руки лежали на коленях; раскачиваясь в такт словам, он говорил и говорил, и речи его струились, словно бесконечный ковер с затейливыми узорами. В креслах у стола замерли Црым и Омриваль, сидели как две статуи, затаив дыхание. Шут даже снял колпак и вцепился в него, чтобы бубенчик случайно не звякнул.

Что он им вкручивает? – подумал Клим, прислушавшись. Голос джинна был негромким, но сейчас он различал каждое слово.

– И сел принц на своего деревянного коня, прошептал заклятие, и взлетел конь в темное небо, и понес принца в далекий Миср к его возлюбленной, что томилась в высокой башне. Так летели они, что дэвы и ифриты, блуждавшие в ту ночь под звездами, не могли угнаться за ними, ибо полет их был стремителен и прям. Когда же доставил конь принца в Миср, спустился он к башне, где было окно, и вошел в него принц, ступив в роскошные чертоги. И там ждала его девушка красоты несказанной, подобная луне, которой нет похожей в мире. И объял принца восторг при виде чудной ее прелести и стройного стана, а когда красавица сбросила свои одежды, разум его помутился, а естество восстало, сделавшись крепким, как стальной клинок. И села девушка ему на колени, и познал он ее, и убедился, что эта пери – дева невинная, жемчужина несверленная. А после…

– Хм! – прочистив горло, Клим шагнул в комнату. – Рад, бояре, что вы подружились. Однако, Бахлул, не налегай на эротические сказки, даже с эвфемизмами. Не стоит развращать моего оруженосца. И шута тоже.

Щеки Омриваль порозовели, а Црым проворчал:

– Гнома, сир, нельзя развратить, у нас с рождения склонность к выпивке и бабам. Но этот крест мы несем с достоинством.

Что до джинна, тот, прекратив свои речи, рухнул ниц, воздел руки над головой и завопил:

– О шахиншах, потрясатель вселенной! О али, азим, абулкарим! О ковер гостеприимства и сосуд щедрости! Повелевай, мой господин! Прикажешь, и я воздвигну дворец! Прикажешь, и я разрушу город! Прикажешь, и я…

– Кончай волынку, – сказал Клим. – Впредь довольно шахиншаха.

Он повернулся к оруженосцу и ощутил, что его разум, как у сказочного принца, также готов помутиться. Несмотря на то, что одежды сброшены не были, камзол застегнут на все пуговицы, а стройные ножки прятались в сапогах.

Горло Клима пересохло, но все же он выдавил:

– К тебе, юный бен Тегрет, у меня особый разговор. Но королевская милость, которой ты будешь удостоен, требует особой подготовки. Жду тебя здесь, но не завтра, а дня через два. – Он покосился на Црыма и добавил: – Вечером придешь. Один!

Синие глаза распахнулись, и Клим понял, что сейчас утонет в них.

– Королевская милость! О государь, ты хочешь сделать меня рыцарем?

– Вроде того. Не век же тебе ходить в оруженосцах!

С этими словами он закрыл дверь, собираясь направиться в опочивальню, но тут, растолкав стражников, возник перед ним сир Ротгар, взлохмаченный, вспотевший и весьма обеспокоенный. Увидев Клима, он пригладил рыжие лохмы, вздохнул с облегчением и сообщил, что на лесной опушке уже жарят оленину и разливают хмельное, но никому не ведомо, где король. В Заповедном лесу, в том его месте, где проходила охота, потеряться было невозможно, но лес тянулся далеко на север, юг и восток, где в дремучих чащобах попадались шерданы и кубелы, а на скалистых возвышенностях – горная шакра, хищник коварный и прожорливый. Ротгар примчался в город, чтобы поднять гвардейские полки и отправить воинов в лес прямо ночью, с факелами и собаками. Должно быть, тревожило его видение: король, растерзанный шерданом или забравшийся на дерево, под которым скалит зубы стая кубелов. Успокоив его, Клим велел послать гонца к сиру Бирхарду – мол, дела у короля срочные, едут в столицу то ли свевы, то ли франки с важной миссией, так что пусть пируют без него, но с аппетитом.

Наконец он добрался до опочивальни, но только лег на шкуру полярного козла, как раздалось назойливое: дзиннь!.. дзиннь!.. дзиннь!..

– Ну, что еще? Чего названиваешь, старый? – пробормотал Клим, спуская ноги с кровати. День был и так переполнен событиями, и без зазеркальных визитов он вполне бы обошелся.

Но старец упорствовал. Дзиннь!.. дзиннь!.. дзиннь!..

Зевая, Клим подошел к зеркалу. Отражение уже маячило там, ехидно усмехаясь.

– Слышал, голубь сизый, отраву тебе поднесли? – молвил старик. – И крепко! Едва не окочурился, а?

– Живой я, – отозвался Клим. – Не видишь разве.

– Что живой, не твоя заслуга. Договор у тебя охранительный. Пока действует, ни яда, ни меча можешь не бояться. А вот потом, когда сроки выйдут… – Старец умолк.

Сон соскочил с Клима, будто его и не было. Он уставился в зеркало, сделал строгое лицо и произнес: