Сын за сына - Александр Содерберг

Майлз смотрел на зловещую воду.

– Теперь ляг, – шепнул Уве.

Вода – смерть.

– Я не хочу.

– Это не страшно.

– Я не хочу, – повторил Майлз.

Он слышал собственный голос. Он говорил как ребенок, испуганный ребенок, который не хочет умирать.

– Томми? – позвал Майлз настолько громко, насколько смог.

Янссон молчал.

Все как в лихорадочном кошмаре. По ноге пошло тепло, он обмочился.

– Томми? – снова позвал Майлз, на этот раз громче.

Сильный удар по колену, и его ноги подкосились от боли. Потом последовал мощный толчок, лишивший его равновесия, и удар кулаком в голову. Ингмарссон упал навзничь. Уве подхватил его под руки и потащил к краю берега. Майлз видел там, наверху, небо, звезды и, может быть, галактики.

Уве перевернул его на живот, и Майлз стал вглядываться в воду. Крепкая рука гангстера вдавила голову Ингмарссона под ее поверхность.

Вода была ледяная. Майлз бил ногами, но безуспешно. Он пытался шевелиться всем телом, чтобы вырваться из сильных рук Уве.

Уве приглушенно над водой окликнул Томми, и Майлз почувствовал, как тот схватил его ноги и сел на них. Без шансов. Он застрял, воздух внутри заканчивался. Звон в ушах, жжение в горле, давление на уши, кожа закипала… Сердце слабо и быстро стучало.

Потом кислород закончился, боль пронзила обезвоздушенное тело.

Майлз сейчас умрет, а он совершенно к этому не готов…

Но в тот самый момент, когда он понял, что его жизнь подходит к концу, внутрь проникло что-то другое. Что-то другое между хрупкой жизнью и огромной темной вечностью. Что-то, чего не существовало, – и все равно оно существовало. Не поддающееся измерению, не имеющее формы или структуры, но в высшей степени реальное. Молчаливый голос, присутствие, невидимые руки, которые держали и успокаивали.

Что бы это ни было, оно показалось Майлзу альтернативой. Альтернативой, никогда им не используемой. Он всегда избегал ее, смеялся над ней, она для слабых, одиноких, для легко сдающихся… Альтернатива, которая никогда не была реальной…

Томми открыл наручники и забрал их. Майлз почувствовал, как он скользит сам по себе. Как Уве отпустил его волосы, как столкнул его в воду и он стал медленно тонуть. Все время другое несло его, подхваченного потоком, уносящим от земли, на встречу со смертью.

Йенс заправлял машину. София с Лотаром разминали ноги. Вечерняя заправка светилась яркими огнями. По шоссе проносились автомобили.

Лотар дрожал, кутаясь.

– Замерз? – спросила она.

Сначала парень промолчал, потом пробормотал «да». София обняла его сбоку. От физического контакта он вначале напрягся, потом расслабился. Наконец пришли слезы.

София чувствовала сотрясения его тела, крепко держала его, пока он рыдал у нее на плече.

Она встретилась взглядом с Йенсом.

Лотар вырвался и отошел в сторону, чтобы побыть в одиночестве. София смотрела ему вслед.

Зазвонил мобильный. Номер скрыт.

– Да? – ответила она.

Голос Роланда Генца был узнаваем.

– Вы навещали нас?

– Где Альберт?

– Альберт у нас.

– Где Альберт?

– Ты знаешь, кого вы забрали, Софи?

Она обернулась. Лотар сидел на скамейке между заправкой и шоссе.

– Да, – ответила София.

– Мы организуем обмен.

– Я хочу, чтобы мы сделали это сейчас, – она старалась говорить спокойно, чтобы не показывать отчаяние.

– Свяжись с Ароном, – перебил Роланд. – Расскажи, что сын Гектора у тебя, что ты хочешь передать его им. Отдай нам Гектора. Нам нужен только он. Если справишься, получишь Альберта.

– Вы были там?

– Где?

– На ферме, когда мы приезжали, Альберт был там?

– Нет.

Звонок прервался.

София продолжала держать трубку в руке. Машины на шоссе мчались в обоих направлениях.

Йенс завел машину.

Михаил вышел из здания заправки.

Лотар встал со скамейки и пошел обратно.

Антония и Ульф лежали в кровати. Они ушли из его квартиры сразу после того, как Антония рассказала ему о случившемся, и переместились всего на два этажа выше, к соседу Ульфа, который, уехав на несколько недель, попросил поливать цветы и кормить хомяка. Хомяк умер, а цветы все еще жили.

Антония с Ульфом лежали на полу, на двух матрасах под одеялом. Ульф был собран, но напряжен, она ощущала это. Антония придвинулась к нему, обняла сзади.

– Я боюсь, – сказала она.

Ульф гладил ее по руке, лежавшей у него на груди.

– Я тебе помогу, – успокаивал он.

– Ты боишься?

Ульф задумался.

– Нет, не думаю, – говорил он на певучем далекарлийском диалекте.

– А что ты чувствуешь?

– Замешательство… и гнев.

Она не могла придвинуться еще ближе – и все равно сделала это.

– Я люблю тебя, Ульф.

– Я люблю тебя, Антония.

Несмотря на странное убранство квартиры и однообразные картины с плачущими клоунами, дельфинами, прыгающими в закат, и натюрмортами с фруктами, Антония почувствовала здесь тепло и покой, ощутила свою цельность.

– Что мы будем делать потом? – спросила она.

– Потом?

– Когда покончим с этим? Сделаем все как надо. Когда посадим Томми, когда будем снова свободны?

– Тогда мы вернемся вниз, в мою квартиру.

– По-настоящему, – сказала она.

Ульф молчал почти полминуты.

– Тогда я привезу тебя к себе в дом. Будем охотиться в лесу. Будем готовить еду и заниматься любовью в разных местах… Хочешь?

– Да, хочу.

* * *

Майлз парил под водой. Сознание тлело слабым огоньком. Жизнь текла медленно.

Он наткнулся на что-то. Что-то вертикальное… трос. Майлз замер там, в своем невесомом состоянии.

Огонек внутри его получил кислород, стал гореть чуть ярче, достаточно для того, чтобы в руках у него начала течь кровь. И с помощью этой едва ощутимой силы он подтолкнул сам себя, чтобы подтянуться вверх по тросу.

Двигался он медленно, зависая в темноте. Потом еще толчок… Усилия забирали жизненные силы, которые подходили к концу.