Выход на бис - Леонид Влодавец

— Если татар с чухонцами в роду не было. «Чебак» — точно татарское слово. Ну, тюркское наверняка.

— Это рыба такая. Правда, никогда не ела, но знаю, что есть. Мне захотелось спать. Возможно, у микросхемы совесть пробудилась, а может, просто умотался боец Коротков. Если бы не беспокоило наличие в море акул, бандитов и воды, в которой случайно утонуть можно, то можно было бы и дрыхануть от души. Ведь я все-таки шибко ослабел после двух лет отдыха. А тут и лазать, и стрелять, и немножко бегать пришлось. Можно и утомиться слегка.

Не знаю, отчего утомилась Хрюшка, но она, усевшись рядышком, взяла да и засопела. Конечно, ей проще. Мужик под боком, акулам, судя по всему, не по зубам, раз прошлый раз есть не стали, ни одной посторонней бабы поблизости не просматривается, а бандитов он завсегда одной левой разгонит. В воде ее мужик не тонет — известно, из какого материала сделан. Отчего не поспать спокойно и с ощущением полной личной безопасности?

Ричард Браун когда-то завидовал тому, что не родился бабой. Его, по-моему, то есть ее, кстати о птичках, собирались Кармелой назвать. Даже, помнится, рассуждал о том, что мужику приходится вертеться, дрыгаться, рисковать, чтоб выбиться в люди, а бабе надо всего ничего: замуж выйти как следует. Например, за президента или хотя бы за мэра какого-нибудь. Или за миллионера, что по нынешним временам не возбраняется.

Бороться со сном — тяжкое дело. И неблагодарное, кстати, поскольку здоровью во вред. Но я честно боролся, упорно, до тех пор, пока не заснул.

Засыпал я как-то постепенно, некоторое время ощущая, что нахожусь в лодке, которая славно покачивалась, словно колыбелька. Но потом ощущение это потерялось, зато начали мелькать картинки из прошлой жизни Майка Атвуда, точь-в-точь как в телесериалах, когда вместе с титрами показывают отрывки из предыдущих серий. Я увидел кусочек из поездки в автобусе, пару секунд из спуска в пещеру под командой Тэда Джуровски, несколько па из танца Дьяволов, «Море Плутона», «Колодец Вельзевула», «Трон Сатаны», блуждание по лабиринту, падение в реку, затопление подземного дома, таинственный прорыв на поверхность, перемещение в дом Милтона Роджерса, спасение из огня и, наконец, повторный приход в дом Роджерсов и разговор о параллельных потоках времени. А в конце этого разговора, в тот момент, когда мисс Уильямс догадалась, что где-то в параллельном времени мы все погибли от ядерного взрыва, мне отчего-то стало очень холодно…

Холод, который почувствовал не только я, но и все остальные участники беседы, то есть Тина Уильяме и семейство Роджерсов, был вызван не тем, что на улице похолодало и в дом потянуло сквозняком. Нет, на улице по-прежнему было тепло, и никакой сквозняк по комнатам не гулял. Это был внутренний холод, который исходил откуда-то из мозга и распространялся по всему организму. Моя душа или что там вместо нее убеждала тело, будто ей холодно, тогда как тело никакого физического холода совершенно не ощущало. Наверняка то же самое чуяли и все остальные, потому что ежились от холода с недоуменными выражениями лиц. Милтон Роджерс, например, ни слова не говоря, подошел к окну и опустил раму, хотя оттуда совершенно не дуло.

— Тебе тоже холодно, Милтон? — удивленно спросила Клара Роджерс. А Тина подошла к термометру, висевшему на стене, и, видимо, очень удивилась тому, что спиртовой столбик не упал хотя бы до 20ё F1. Но на нем значилась вполне комнатная температура.

— Странно, — пробормотала Тина, — я думала, что это только меня знобит. Мы ведь могли простудиться в пещере…

— А вдруг это какая-то болезнь? — напугалась миссис Роджерс. — Помните, как исследователи пирамид в Египте умерли от «проклятия фараонов»? Может, этот ваш ящик заразный или что-нибудь излучает?

Мне показалось, что сейчас начнется скандал, но он не успел начаться. Потому что произошло нечто совершенно неожиданное.

Было еще светло, электричество в доме не горело. Света, что попадал в комнату из окон, вполне хватало. Однако в тот самый момент, когда миссис Роджерс начала выступать насчет того, что ящик что-то излучает, стало жутко темно. Так темно, как может быть только в том случае, когда глухой, безлунной и беззвездной ночью внезапно отключается свет не только во всем доме, но и во всем городе. Но ведь электричество не горело! А это означало, что если что-то и отключилось, то не меньше, чем Солнце.

— Господи! — донесся из темноты испуганный вскрик Клары. — Что это?!

Меня обуял страх. Конечно, было от чего испугаться. Но обычно самый сильный страх бывает только в самом начале чего-то непонятного и опасного. Позже он начинает ослабевать, по мере того как человек осваивается в непривычной обстановке. В свое время об этом мне говорил Крис Конноли, когда рассказывал о переживаниях людей, впервые попавших в пещеру. В Пещере Сатаны я и сам ощущал справедливость его утверждений. Но сейчас, хотя мы вроде бы по-прежнему находились в гостиной у Роджерсов и не проваливались на тысячу футов под землю, страх усиливался. С каждой минутой и даже с каждой секундой. Наверно, потому что обстановка менялась очень быстро, и приспособиться к ней мой разум никак не успевал.

Какое-то время я думал, что опять произошла мировая катастрофа из-за того, что Роджерсы, допустим, купили не тот холодильник или покрасили стены не в те цвета. Мне сразу же захотелось найти в темноте черный ящик и попросить, чтоб он перекинул всю нашу компанию в какой-либо более благополучный поток времени. Но темень была настолько беспросветная, что я полностью потерял ориентировку. Если в первые несколько секунд я еще помнил, хотя бы приблизительно, как располагалась мебель в гостиной и где кто из нас четверых находился, то несколько мгновений спустя я перестал не только помнить, что было справа, а что слева, но даже и верх с низом мог перепутать. По-моему, на пару минут вообще исчезло тяготение, и я болтался в пространстве, как астронавт в состоянии невесомости. Кроме того, мне показалось, будто пространство, в котором я сшивался, уже не ограничено стенами гостиной в доме Роджерсов. Само собой, звуковых ориентиров не было. После суматошного вопля миссис Роджерс на какое-то время наступила абсолютная гробовая тишина. Кажется, я тоже пытался выкрикнуть что-то бессвязное, но не услышал своего голоса. Возможно, потому, что вокруг меня не было воздуха, вообще ничего не было. Никаких предметов, никаких ограничителей пространства. То есть за обступившей меня непроглядной тьмой скрывалась некая бесконечность, космическая пустота, быть может…

Это ощущение продлилось минут пять, не дольше. Тьма позади и с боков осталась прежней, а вот впереди, то есть там, куда я смотрел, появилось какое-то странное, непривычного оттенка, зеленоватое свечение. Сперва это была просто небольшая светящаяся точка, окутанная полупрозрачным и зыбким ореольчиком. Не больше теннисного мяча, наверно. Но ореольчик этот стал быстро расширяться и одновременно становиться все ярче и ярче. А точка, находившаяся в центре этого зеленоватого мерцающего сфероида, постепенно превращалась в нечто похожее на свернувшегося в клубок и растопырившего иглы ежа. Этот еж светился намного ярче, чем окружающий его ореол. Он тоже быстро рос в размерах, и я не мог понять, отчего это происходит: то ли сам еж увеличивается, оставаясь на том же расстоянии от меня, то ли это я, подчиняясь неведомой силе, приближаюсь к нему с очень большой скоростью. По размерам зеленый еж был сперва с маленького ежонка, потом со взрослого ежищу, наконец, стал огромным, как мяч, которым играют цирковые слоны. Уже можно было различить, что иглы у него не торчат постоянно на одних и тех же местах, а постоянно то втягиваются, то выбрасываются. И вообще эти иглы, похоже, были не твердыми предметами, а чем-то вроде больших искр или маленьких молний.