Мечтай обо мне - Джози Литтон

— Ядовитое может также и лечить, если знать правильную дозировку, в то время как съедобные растения могут быть вредны для здоровья, если переборщить или что-нибудь перепутать. Скажу больше, есть немало таких, что похожи на съедобные лишь внешне, а на деле… — Кимбра мило улыбнулась каждому из собеседников по очереди. — Все так просто: листок тут, корешок там… простая небрежность может обернуться трагедией!

Прислуга внесла подносы с новой едой. Кимбра просияла:

— Следующая перемена! Очень кстати. — Она обвела взглядом стол и добавила ласково, но с безошибочной стальной ноткой в голосе: — Кушайте, кушайте… и дай вам Бог долгих лет жизни!

Много позже, лежа рядом со спящим мужем в супружеской постели, она с удовольствием вспоминала, чем обернулась ее маленькая шутка. Гость из Византии больше к еде не прикасался, хотя до этого отдавал должное каждому блюду. Очевидно, он принял ее слова за чистую монету. Дракон громко и долго смеялся, но потом незаметно разглядывал все, что поддевал на вилку, отталкивая приправы в сторону. Только Вулф отреагировал так, как она надеялась, то есть дал ей понять, что оценил и правильно понял сказанное. Да и вообще он держался, не скрывая гордости за то, что жена остра на язык и умеет достойно отбрить любого шутника.

— Я вспомнил, почему мы покинули гарем Эрика Лейфсона, — заявил он к концу ужина. — В нем не было никого даже отдаленно похожего на Фрейю.

Он не добавил, что впоследствии жизнь исправила это упущение, но Кимбра прочла это в его взгляде.

Он сравнил ее с богиней, супругой самого Одина. Это заслуживало ответных знаков внимания, и она не замедлила осыпать ими мужа сразу, как только они остались наедине, и между делом продемонстрировала, что между мужчиной и лошадью тоже имеется некоторое сходство.

Теперь сам Бог велел спать и видеть сладкие сны, но Кимбре не спалось. Память и воображение разыгрались, мысли роились, как потревоженные пчелы.

Что за чудесный малыш у Нади! Кимбра положила руку на живот, по-прежнему плоский. Как хочется иметь ребенка! Черноволосого, с серыми глазами, все равно — мальчика или девочку. Вулф будет его обожать, никак не иначе. Потом будут другие дети… дай Бог, чтобы были!

Мавр… приятный на первый взгляд, но уж очень холеный и какой-то… скользкий. Все время улыбался, особенно когда рассказывал о восточных обычаях. Что это за мир, где женщин держат взаперти среди шелков и благовоний, где они служат мужчинам красивыми игрушками? Она бы не могла так жить, просто не могла… и все же в этом есть что-то притягательное, волнующее.

Женщина как источник наслаждений — и только. Вулф познал таких женщин, когда прохлаждался в Константинополе, в доме Эрика, которого Дракон назвал знатоком и тонким ценителем. Рыжая черкешенка, синеглазая нубийка и бог знает кто еще!

Кимбре явился очень реальный образ Вулфа. Развалившись на мягкой оттоманке, он разглядывал представленных его вниманию красавиц. Он выбирал. Вот интересно, будь среди них она, Кимбра… выбрал бы он ее?

Что за нелепость! Он уже сделал свой выбор! Чтобы завладеть ею, он проделал долгий путь до Холихуда!

Но ради чего? Ради мести. Ради военного союза или, если не получится, ради расправы с Хоуком.

Это не так! Конечно, нет. Просто сегодня она слишком чувствительна ко всему. В глубине души Вулф и не думал о расправе. Просто он хотел мира так сильно, что пошел для этого на все, даже на то, чтобы ее запугать.

До этой ночи Кимбра запрещала себе думать о том, чем чревато появление Хоука, и так в этом преуспела, что не бросила ни единого взгляда в направлении пляжа, на котором Вулф обещал пролить кровь ее брата. Она просто вычеркнула этот кусок земли из сферы своего внимания. Но сейчас она невольно вернулась мыслями к тому, что произойдет, когда Хоук ступит на норвежскую землю.

Ничего страшного не случится! Просто ей придется убедить брата, что все в полном порядке, лучше и быть не может.

Кимбра против воли всхлипнула, сжалась в комок, подтянула колени к подбородку, чтобы удержаться от слез.

На плечо легла теплая ладонь. Вообще дохнуло теплом. Теплом и силой. Это Вулф склонился над ней. Его голос был невнятным со сна, но уже встревоженным:

— Что с тобой, Кимбра?

Одно всхлипывание, едва слышное даже для ее собственных ушей, — но он каким-то образом понял даже во сне, что в этот момент она нуждается в утешении. И он готов был утешать, а потому привлек ее к себе.

— Страшный сон?

Кимбра помотала головой, боясь заговорить из страха разразиться рыданиями. Вулф хотел заглянуть ей в лицо, но она воспротивилась и теснее прижалась к широкой груди. Тогда он откинулся на подушку.

— Это все Дракон с его дурацкими шуточками! Но ведь ты понимаешь, что он не хотел тебя обидеть?

Удивление было так велико, что Кимбра сумела ответить:

— Дело не в нем!

— Значит, Карим? Это добряк, поверь мне. Если бы он знал, что…

— Он тут ни при чем!

Вулф помолчал, вздохнул.

— Остаюсь только я. Что же я сделал, элсклинг?

Ласковое слово довершило дело. Слезы хлынули ручьем и сразу промочили колечки волос на груди у Вулфа. Кимбра рыдала взахлеб, не в силах остановиться, а он, пораженный и озадаченный, то бормотал слова утешения, то требовал объяснить, что с ней такое. Когда слезы иссякли, она отерла глаза, судорожно набрала в грудь воздуху и наконец посмотрела мужу в лицо.

— Прости! Сама не знаю, что со мной. Правда, не знаю!

С минуту Вулф всматривался в нее, потом вдруг начал выбираться из постели. Не потрудившись одеться, он сходил к столу за вином и поднес кубок к губам Кимбры.

— Пей, это поможет.

Она послушно сделала глоток, другой. Отставив кубок, Вулф присел на край кровати и взял обе ее руки в свои.

— А теперь, элсклинг, сделай милость, скажи наконец, в чем дело!

Он выглядел таким… таким огорченным, озабоченным — и таким родным, с этими растрепанными, упавшими на глаза черными волосами, с тенью щетины на подбородке! Могущественный ярл, внушавший почтение, а нередко и страх. Воин, имя которого произносилось не иначе как с трепетом. И вот он сидел голый на краю супружеской постели, в ночные часы, отведенные ему для короткого отдыха от бесчисленных дел, и просил — просил! — выплакавшуюся жену объяснить, в чем дело.

Ничего странного, что она его так любит!

Сердце у Кимбры екнуло, и она безотчетно прижала к нему руку.

Она любила Вулфа. Не просто уважала его, не просто была к нему расположена или отдавала ему должное. Она любила его страстно, безмерно, безраздельно, всем сердцем и всей душой, больше жизни. Это случилось исподволь, незаметно, и пока она жила, ни о чем не подозревая, любовь захватила ее целиком, укоренилась в ней и расцвела, как цветок по весне.