Когда поют сверчки - Чарльз Мартин

Энни просияла.

– Это моя золотая туфелька. Раньше она была мамина, а теперь моя!

Так и стоя на коленях, Чарли подался вперед, почти касаясь ухом груди Энни. Глядя на его напряженную позу и сосредоточенное выражение лица, я мысленно представил себе вора-медвежатника, собравшегося выпотрошить какой-то очень важный сейф. Подушечками пальцев Чарли попытался прочесть выгравированную на сандалике надпись: «Ез., 36:26».

– Это из книги пророка Иезекииля, – подсказала Энни.

Чарли кивнул и отпустил сандалик.

– «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам, – произнес он благоговейным шепотом. – И возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное»[63].

Энни удивленно посмотрела на него.

– Откуда вы знаете этот стих?

Чарли улыбнулся.

– Он очень нравился моей сестре – именно эти слова… Она ужасно любила читать и никогда не расставалась с книгой. Моя сестра и вот этот Ромео, – Чарли ткнул пальцем в мою сторону, – заучивали наизусть целые абзацы из книг, а потом цитировали их друг другу вместо нормального разговора. Некоторые фразы навязли у меня в зубах, так что я никак не могу от них избавиться. Должно быть, и этот стих из книги пророка Иезекииля я волей-неволей запомнил и до сих пор не могу забыть…

Энни улыбнулась.

– А можно мне будет как-нибудь познакомиться с вашей сестрой?

– Можно, – кивнул Чарли. – Думаю, вы непременно встретитесь, но только не сейчас, а лет через восемьдесят.

Я высадил всю компанию перед «Колодцем», дождался, пока Чарли проведут и посадят за столик (Джорджия, разумеется, отправилась с ним; в «Колодец» ее пускали бы, даже если бы она не была собакой-поводырем), и только потом загнал машину на стоянку. Мне необходимо было хоть немного побыть одному, чтобы обдумать подробности моей истории – так, чтобы, когда дойдет до вопросов и ответов, я мог лгать достаточно правдоподобно.

Я подходил к дверям бара, когда сверху закапало: начинался небольшой дождь. Посмотрев на небо, я, однако, увидел достаточно плотные тучи и подумал, что ночью, наверное, будет сильный ливень.

Мои спутники сидели за столом в дальнем углу. Дэвис, одетый в фартук с надписью «Женщины меня хотят, а рыбы – боятся!», развлекал Энни своими историями, а она звонко смеялась. Остановившись в тени, где меня почти не было видно, я немного понаблюдал за тем, как ее улыбка освещает полутемный, дымный зал, преображая не только обстановку, но и саму атмосферу бара. Да, эта семилетняя девочка выглядела худой, болезненно-бледной и осунувшейся, и все же каждый раз, когда она улыбалась, словно солнышко выглядывало из-за туч. Чтобы увидеть это, не нужно было обладать каким-то особенно острым зрением – думаю, даже Чарли это заметил. Во всяком случае, его лицо сделалось каким-то особенно мягким, почти мечтательным. Казалось, оно, словно луна, отражает излучаемый девочкой свет на всех нас.

Наконец я сдвинулся с места и сел на свободное место между Энни и Синди, а Дэвис, приветственно мне кивнув, поспешил на кухню, чтобы принести заказанные напитки.

– Ну, что тут есть хорошего? – спросила меня Синди.

Я открыл лежащее перед ней меню и, чуть подавшись вперед, показал туда, где были перечислены главные блюда.

– Можешь выбирать что хочешь из «медицинского» раздела: не ошибешься, – сказал я. – Дэвис готовит потрясающие чизбургеры, в других местах нет ничего подобного.

Она взглянула на меня.

– А что закажешь ты?

Я посмотрел на Энни и снова повернулся к Синди.

– Как обычно. «Трансплант».

Энни выпустила из рук свою карточку меню, сдвинула на затылок съехавший на глаза берет и звонко рассмеялась.

– И я! И я! Мне тоже «Трансплант»! – Она взмахнула руками, словно хотела сказать: «Это просто шутка, не волнуйтесь!» – Давно хотела его попробовать!

Мы расхохотались, и я невольно подумал, как приятно просто смеяться. Смех очищал. Исцелял. Дарил спокойствие и прогонял усталость. Я и сам давно нуждался в покое и отдыхе, но еще больше, чем мне, это было нужно Синди, которая взвалила себе на плечи слишком тяжелую ношу.

Вернулся Дэвис с напитками, и мы продиктовали ему заказ:

– Три «Транспланта» и одну чистую тарелку.

Дэвис кивнул и, поставив на плиту сковороду на длинной ручке, принялся укладывать на нее котлеты для чизбургеров.

Пока мы разговаривали, несколько музыкантов на маленькой эстраде стали готовиться к вечернему выступлению. Это был наш «оркестр живой музыки» – четверо парней из Атланты, которые хоть и называли себя «Дикарями», на самом деле были вполне приличными молодыми людьми. Всю неделю они занимались страхованием и брокерскими операциями, а по пятницам садились в машины и два часа добирались до Клейтона, чтобы на один-два вечера раствориться в мелодичных импровизациях, свойственных южному року.

Пока мы ждали наш главный заказ, Синди закидала Чарли вопросами, на которые он, впрочем, рад был ответить. Слушая их разговор, я то и дело принимался ерзать или беспокойно подпрыгивать на самом краешке стула, чувствуя, что снаряды, фигурально выражаясь, ложатся все ближе к моему окопу. Чарли рассказывал о нашем детстве; его невероятные, но достаточно правдивые истории о наших похождениях и проказах заставляли Синди и Энни весело смеяться, но, к счастью, ему пока удавалось избегать даже намека на другую, не такую веселую сторону нашей тогдашней жизни.

Минут через двадцать Дэвис принес нам еду. Он поставил ее на стол, в круг света одиночной лампы, освещавшей столешницу, и нам стало не до разговоров. Я уже взял в руки вилку, как Энни неожиданно попросила:

– Мистер Чарли, прочтите, пожалуйста, молитву перед едой.

Чарли улыбнулся.

– Устами младенца… – пробормотал он чуть слышно и, взяв за руки Энни и Синди (а они в свою очередь взяли за руки меня), почтительно наклонил голову.

– Господи, – проговорил он, – Ты – единственный из всех, кто знает, что творит, и мы смиренно молим Тебя, чтобы Ты пришел и немного побыл с нами. Будь почетным гостем за этим столом. Исполни Собой наши разговоры, наше время и наши сердца, потому что они… – Чарли слегка запнулся и добавил, не поворачивая головы, но по его голосу я догадался, что он обращается ко мне: – Потому что из них – источник жизни.

При этих его словах я почувствовал, как Синди сильнее сжала мои пальцы, словно послание Чарли, державшего ее за руку с другой стороны, каким-то образом передалось через нее ко мне.

– И еще, Господи, мы благодарим тебя за Энни…

Машинально я отметил, что в баре вдруг стало очень тихо. Люди за соседними столами сидели, закрыв глаза и опустив головы, и кивали в такт его словам.

– Мы все знаем, что ей очень нужно новое сердце – чтобы понять это, не нужно быть Эйнштейном. И еще мы знаем, что это от века Твое дело, Твоя забота. Ты исцеляешь больные сердца, Господи, так исцели тех, кто сидит сейчас за этим столом – тех, кто нуждается в Твоей помощи и в Твоей милости. – Чарли снова немного помолчал, чтобы его слова лучше дошли до нас, проникли в самую глубину души. – Я не пытаюсь делать вид, будто знаю больше, чем положено Тобой, но ведь Ты сам сказал в книге пророка Иеремии: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя»[64]. Ты не желаешь нам вреда, напротив, Ты благоволил подарить нам надежду на будущее… – Чарли обернул лицо к Энни. – Я знаю, что для Тебя нет ничего дороже, чем невинное дитя. Подай этой маленькой девочке хотя бы тень надежды, потому что я знаю: она этого заслуживает!