Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы - Екатерина Евгеньевна Дмитриева

русской литературой, он постоянно говорит о своем интересе к произведениям натуральной школы и современной прессе, дающей в совокупности картину современного состояния России:

Устройте так, чтобы я получил с нового года все толстые и тонкие русские литературные журналы, какие ни издаются в Петербурге: «Биб<лиотеку> д<ля> чт<ения>», «От<ечественные> записки», «Русск<ий> инвал<ид>», «Литер<атурную> газету», «Соврем<енник>» и даже «Финск<ий> вестник». <…> Мне все это очень нужно, гораздо больше, чем вы думаете. <…> Скажите также Плетневу, чтобы он не пропускал ни одной сколько-нибудь замечательной выходящей в свет новой книги, чтобы не купить экземпляр ее для меня и не послать мне (письмо А. О. Россету от 28 ноября (10 декабря) 1846 г., Неаполь)[532].

В другом письме Россету речь шла о присылке «„Иллюстрации“ Кукольника за прошлый год», а также повестей В. И. Даля, которого Гоголь особенно выделял среди писателей новой школы («Этого писателя я уважаю потому, что от него всегда заберешь какие-нибудь сведения положительные о разных проделках в России», – писал он 30 января (11 февраля) 1847 года из Неаполя). А в статье «О Современнике» (1846) дал прозе Даля характерную оценку:

По мне он значительней всех повествователей-изобретателей. Может быть, я сужу здесь пристрастно, потому что писатель этот более других угодил личности моего собственного вкуса и своеобразью моих собственных требований: каждая его строчка меня учит и вразумляет, придвигая ближе к познанью русского быта и нашей народной жизни; но зато всяк согласится со мной, что этот писатель полезен и нужен всем нам в нынешнее время. Его сочинения – живая и верная статистика России[533].

Еще одним представителем натуральной школы, произведениями которого Гоголь живо интересовался во второй половине 1840‐х годов, был Я. П. Бутков, чью книгу «Петербургские вершины» (1846) он также просил Россета ему прислать. «В прошлом году вышла книжка „Петербургские вершины“, – писал Гоголь в том же письме, – ее мне пришлите обе части».

«Вообще все, что только зацепило хоть сколько русского человека в его жизни, – продолжал он в другом послании тому же корреспонденту, – мне теперь очень нужно» (письмо от 12 (24) апреля 1847 г., Неаполь). В чуть более раннем письме Россету от 3 (15) апреля 1847 года из Неаполя Гоголь прямо устанавливает причину своих просьб:

Скажу вам не шутя, что я болею незнанием многих вещей в России, которые мне необходимо нужно знать. Я болею незнаньем, что такое нынешний русский человек на разных степенях своих мест, должностей и образований. Все сведения, которые я приобрел доселе с неимоверным трудом, мне недостаточны для того, чтобы «Мертвые души» мои были тем, чем им следует быть. Вот почему я с такою жадностью хочу знать толки всех людей о моей нынешней книге, не выключая и лакеев. Собственно, не ради книги моей, но ради того, что в суждении о ней высказывается сам человек, произносящий суждение.

Прочитав тогда же «с любопытством» «Письма об Испании» (1847) В. П. Боткина и «Парижские письма» (1847–1848) П. В. Анненкова, Гоголь укоряет последнего в отсутствии «внутренней задачи»[534], призывая, как уже было упомянуто выше, «дагер<р>отипировать» вместо Парижа «русские города, начиная с Симбирска» (письмо от 12 августа 1847 г., Остенде). В программе, которую он излагает Анненкову, вполне возможно, зашифровано представление о том, чем должно было стать продолжение его собственной поэмы.

Еще один пласт чтения, который тесно был связан одновременно с работой над вторым томом и с поставленной задачей «разрешить самому себе, что такое нынешний русский человек во всех сословиях…» (письмо П. В. Анненкову от 31 июля (12 августа) 1847 г., Остенде), представляли для Гоголя труды по этнографии и русские летописи.

Н. М. Языкова Гоголь просил прислать «летописи Нестора, изданные Археографическою комиссиею <…> и, в pendant к ним, „Царские выходы“; во-вторых, „Народные праздники“ Снегирева и, в pendant к ним, „Русские в своих пословицах“ его же». И добавлял: «Эти книги мне теперь весьма нужны, дабы окунуться покрепче в коренной русский дух» (письмо от 8 (20) января 1847 г., Неаполь).

О том, что Гоголь внимательно читал труд И. М. Снегирева «Русские простонародные праздники и суеверные обряды» (М., 1837–1839. Вып. 1–4), свидетельствуют не только его записные книжки[535], но и непосредственное использование сделанных им заметок в главах второго тома. Описание Красной горки, занесенное в записную книжку 1846–1851 годов[536], отразится в описании праздника весны, о котором говорит в главе IV брат Платонова Василий, видя в этом празднике «обычай», для которого сам он «готов пожертво<вать> лучше другими, лучшими землями».

Хороводные игрища, сопровождающие Красную горку, из которых Гоголь в особенности выделяет в своей записи «игрище плетень», включаются им затем в сцену весенних хороводов, в которых участвует Селифан («На деревне что ни вечер <…> заплетались и расплетались весенние хороводы»).

Другим источником, из которого Гоголь мог почерпнуть описание данной игры, могла послужить Гоголю книга И. П. Сахарова «Сказания русского народа» (1841)[537]. К труду Снегирева, вполне вероятно, восходил и эпизод несохранившейся главы, описанный Л. И. Арнольди, когда Улинька, решившись на брак с Тентетниковым, «вечером <…> ходила на могилу матери и в молитве искала подкрепления своей решимости»[538].

О чтении Гоголем зимой 1847–1848 годов «вслух» русских песен, «собранных Терещенкою» (речь шла о книге А. В. Терещенко «Быт русского народа» (СПб., 1848. Т. 1–4)), о гоголевском восторге «особенно от свадебных песен», одна из которых отозвалась в первой главе второго тома «Мертвых душ», писала и В. С. Аксакова в письме М. Г. Карташевской от 29 ноября 1848 года[539].

Еще одним источником Гоголя при работе над вторым томом могли быть записи братьев Языковых, в частности былинная версия сюжета об исцелении Ильи Муромца[540]. История пробуждения героя-сидня и превращения его в богатыря, по-видимому, определяла дальнейшую эволюцию Тентетникова и даже Чичикова, которому Муразов обещал превращение в «богатыря»[541].

Помимо сочинений по статистике и этнографии, Гоголя в период работы над вторым томом «Мертвых душ» в особенности интересовали истории и сочинения религиозного характера[542]. В письме от ноября 1842 года он просил Н. Н. Шереметеву извещать его «обо всех христианских подвигах, высоких душевных подвигах, кем бы ни были они произведены». От Н. М. Языкова он ждал присылки изданий соответствующей тематики (см. с. 33 наст. изд.):

1) Розыск, Дмитрия Ростовского; 2) Трубы словес и Меч духовный, Лазаря Барановича и 3) Сочинения Стефана Яворского в 3 частях, проповеди (письмо от 23 сентября