Ричард Львиное Сердце - Режин Перну

Хронист Вильгельм из Нойбурга рассказывает в этой связи странную историю: после того как король уехал, император пожалел, что отпустил его и, «как во время оно фараон с египтянами», стал сетовать в кругу льстивых врагов короля, которыми был окружен, и искренне сокрушаться, что таким образом освободил «тирана сильного, воистину угрожающего всему миру и жестокости неслыханной». Но Ричард чудесным образом избежал этого нового приступа имперской злокозненности и поспешил уехать, предпочитая подвергаться необузданности стихий природных, нежели злобе человеческой. «Предосторожность столь же молниеносная, сколь мудрая», — говорит летописец. Люди, отправленные в погоню, должны были отказаться от нее, достигнув моря, и вернуться посрамленными к императору. Тот же, в отместку за свою неудачу, ужесточил условия содержания в узах тех заложников, которые еще оставались в его власти.

* * *

Было 13 марта, воскресенье после Дня святого Григория, когда Ричард наконец ступил на английскую землю, в Сандвиче, «с радостию великою», как говорит Рауль Коггесхолл. При этом он добавляет: «В час, когда король сошел на берег вместе со своими, то есть во втором часу дня, солнце ярко засверкало и явилось необычайное сияние, исполненное величия, которое на некотором, примерно в величину и длину тела человеческого, удалении от солнца, виделось красно-белым бриллиантом наподобие ириса. Многие из тех, кто узрел подобное сияние, почувствовали, что король, должно быть, высадился в Англии».

Ричард прежде всего направился в Кентербери и поклонился усыпальнице святого Томаса Бекета. Затем он прибыл в Лондон, где его приняли с безудержной радостью. «Весь город принарядился к встрече короля, облачившись во множество различных богатств всех родов и украсившись с чрезвычайным разнообразием». Все, люди благородные и простонародье, радостно выбегали ему навстречу, все хотели видеть его возвратившимся из плена — ведь «они слишком долго боялись, что он уже не вернется».

Рассказывают, что нескольких германских князей, прибывших вместе с королем и надеявшихся увидеть Англию обескровленной и опустошенной, ошеломило величественное зрелище встречи, устроенной королю. Богатство Лондона повергло их в изумление. «Мы восхищены, о король, — говорили они, — осмотрительностью твоего рода, который ясно показал свое богатство, сохраненное до твоего возвращения, для тебя, совсем недавно оплакивавшего бедность свою, когда наш император держал тебя в заточении!»

Король оставался в Вестминстере всего день. Затем он посетил усыпальницу святого Эдмунда, после чего поспешил вернуться в Ноттингем. Его бароны как раз осаждали Марльборо. Сам он взял на себя Ноттингем и Тикхилл, которые успел захватить его брат Иоанн Безземельный. Обе крепости, особенно первая, были оснащены съестными припасами и оружием; в каждой находился гарнизон, способный при случае выдержать многолетнюю осаду. Но 25 марта король появился столь неожиданно, что защитники потеряли отвагу, «яко тает воск от лица огня»[54], как заявляли очевидцы. Ибо те, кому была поручена защита крепости, не ожидали ни столь внезапного нападения, ни того, что король в самом деле вернется. Они предпочли предаться милосердию короля, в сущности и не попытавшись обороняться. Капитуляция произошла 28 марта. Некоторых король заключил в узилище, других освободил за немалый выкуп: Ричард очень нуждался в деньгах. В самом деле, паломничество в Святую землю истощило его запасы, а после внесения выкупа за его освобождение казна полностью опустела. Ибо король спешил отныне покончить с двумя неотложными делами: первая забота — освобождение заложников, которых пришлось оставить в заточении у императора, а вторая — создание мощного войска против короля Франции, оставившего во владениях Ричарда разрушения и опустошения.

Воистину Ричард представал одновременно в мученическом венце и в сиянии славы торжествующего победителя. Брат же его, который в его отсутствие позволял себе крайне дерзкое и высокомерное поведение, выглядел в глазах всего народа не более чем возмутителем спокойствия, виновным в неблагодарности и злонамеренности. 10 апреля, поближе к Пасхе, Ричард созвал торжественную ассамблею в Нортхемптоне. Сам он предстал перед этим высоким собранием, по выражению летописца, «как некий новый король», и, в самом деле, эта Пасхальная ассамблея увенчалась 17 апреля второй коронацией, состоявшейся со всей царственной пышностью в Винчестере — выбор именно этого города, наверное, порадовал Ришара де Девиза! Алиенора торжествовала не меньше самого короля. Именно в ее руках сходились все нити второго венчания ее сына на царство, ибо королева-супруга, Беренжера, задержалась в Италии, у своей золовки Иоанны. Несмотря на свои годы, Алиенора сумела позаботиться обо всем и вернуть своему сыну то королевство, которое так берегла для него. В окружении главных архиереев своего королевства — Иоанна, епископа Дублинского, Ричарда, епископа Лондонского и Гилберта, епископа Рочестерского, не говоря уже об Уильяме Лонгчампе, который снова стал епископом Илийским, Ричард вновь принял корону из рук Губерта Готье, отныне архиепископа Кентерберийского.

Прав был хронист: в самом деле началось второе царствование Ричарда. Предшествующее коронации собрание утвердило подчинение ему всех кастелянов, всех сеньоров, которые в его отсутствие исполнились надеждой на то, что он не вернется. Рассказывали, что правитель удела святого Михаила Корнуэлльского, что в Пензансе, Юг де Ля Поммере, умер от удара, узнав о возвращении короля. Ричард вернулся господином своего королевства.

И еще рассказывали, что Филипп Август обратился к Иоанну с тревожным посланием: «Берегись, диавол льстив». Иоанн Безземельный не находил себе места. Король же Франции до такой степени боялся отравления, что если и ел что-нибудь, то лишь после того, как пищу пробовали собаки.

* * *

Но образ царственного узника останется неполным, если не вспомнить об одной очень красивой поэме.

Вновь воскрешается в ней та поэтическая атмосфера, которой дышал Ричард в дни своего отрочества и юности. Поэма написана в очень трогательном жанре, который назывался тогда «ротрюнга» — что-то наподобие хоровода. Совсем не случайно, что посвящена она «графине-сестре» Марии Шампанской, блистательным присутствием своим некогда украшавшей и оживлявшей двор в Пуатье. При этом под тверждается, — если, конечно, нужны тому какие-то доказательства, — сила подобной утонченной поэзии, способность куртуазной лирики проникать в душу и, так сказать, пропитывать ее: Ричард, попав в заточение и оказавшись в одиночестве, да еще после стольких испытаний, открывает в себе дар поэта и выражает скорбную горечь, обращаясь к той или тем, которые не забыты, которые возвращаются в воспоминаниях о дружбе («мои товарищи, кем я любим и которых я люблю»). Куртуазные чувствования, в которые он облекает свои переживания — а он ощущает себя «государевой добычей» или «пленным государем», — как бы отсвечивают светом его юности.

Казалось бы, после столь триумфального приема король Ричард продлит свое пребывание на острове. Однако не прошло и двух месяцев после его нового помазания на царство, как король отплывает в Нормандию. Произошло это 12 мая 1194 года, после того как для похода его войска был устроен заем под шерсть, которую цистерцианские монастыри собирались продать по обыкновению купцам из Фландрии. Свое королевство Ричард оставил на попечение архиепископа Губерта Готье.