Смерть с отсрочкой - Крис Хаслэм

— По-настоящему убивали людей?

Сидней вздохнул:

— Ваше поколение считает нас добрыми, благодушными дедушками или согбенными пенсионерами. Вы даже близко не представляете, какие ужасы нам довелось пережить и какие мы сотворили злодейства. Разумеется, я убивал людей, черт побери. Детей, девушек, стариков, которых считал неспособными на ответные действия. Стрелял мужчинам в спину, пускал пулю в лоб упавших с мольбой на колени. Теперь уже выглядит не совсем благородно?

Ник окинул взглядом восточный хребет еще с теплыми от солнца вершинами.

— Меня, собственно, не волнует, в кого вы стреляли, — сказал он. — Возможно, исполняли приказ, а если бы так уж стыдились содеянного, по-моему, вряд ли отправились бы искать неправедную добычу. Я только хочу знать…

На тропинке зазвучали быстрые резкие шаги.

— Вероятно, мистер Ноулс, — предположил Сидней.

— Эй! — крикнул Ленни. — Что это тут такое? Тайное совещание интеллектуалов?

Ник вздохнул:

— Просто разговариваем.

— Обо мне? О золоте? Что за личный и важный вопрос надо в такой дали разбирать?

— Мистер Крик мне признался, что отбыл тюремное заключение за причинение смерти в результате неосторожной езды.

— Угу, — кивнул Ник, встретив негодующий взгляд Ленни. — Кто-то сообщил мистеру Стармену о моей отсидке, я решил, что пора прояснить обстоятельства. Думаю, тебе тоже было бы интересно.

Ленни не понял, доволен он или нет. Был уверен, что против него плетут заговор, хотят вычеркнуть из числа пайщиков, сидят и воркуют, как шерочка с машерочкой. Он слегка поежился.

— Ну ладно. Она своего старика в катафалк загружает. Что такое tio?

— Дядя, — пояснил Сидней. — Например, тио Пепе, владелец.

— Дядя… — задумчиво повторил Ленни. — А mi значит «мой»?

— Верно.

— А matar?

— Matar?

— Matar.

— Matar значит «убей».

Ленни носком кроссовки вывел на земле кружочек.

— Вот дерьмо.

— Неудивительно, что она накормила тебя до отвала, — усмехнулся Ник.

— Обожди, Николас, — насупился Ленни. — У меня дело важное.

— И у мистера Стармена тоже. Он как раз собирался обрисовать свою роль в связи с золотом Орлова.

Ленни минуту стоял, открыв рот, как будто получил оплеуху.

— Э-э-э… Думаю, мои дела поважней исторической лекции, Николас. Бешеная корова хочет, чтоб я убил ее дядю. — Он изобразил пальцами открывающийся рот. — Matar mi tio, matar mi tio… Я не знал, что такое matar, но надеялся, что tio — это задница. — Он тряхнул головой. — Надо выпить, будь я проклят. Потом расскажете.

Они наблюдали, как он бредет назад по тропинке, что-то бормоча и тряся головой.

— Вы ошиблись насчет свиста, — заметил Сидней.

Ангел Виллафранка довольно быстро понял, что он не в кругу друзей. То ли отказ Сиднея дать ему оружие, то ли полученный от Кройца подзатыльник, то ли прочные наручники Кобба намекнули на затруднительное положение. Однако он с излишней беспечностью человека, давно привыкшего торговаться с рассерженными властями, изо всех сил старался очаровать захватчиков естественным цыганским шармом.

— От вас дерьмом несет, знаете? — ухмыльнулся пленник, когда они мчались к северу в фургоне для доставки грузов с надписью «Хамонес эль Карраскал» на борту.

Кобб угнал его из плохо запертого гаража неподалеку от выхода из канализационной системы ниже по реке Турия.

— Дай ему еще разок, — распорядился он. — А потом рот заткни.

Кройц двинул Виллафранку в ухо рукояткой пистолета, затолкал ему в рот окровавленный головной платок.

— Впрочем, он прав, — признал Кобб. — От нас несет дерьмом.

— От него тоже, — вставил Кройц.

— Мы хоть вылезли из канализации, — пробормотал Сидней. — А Сименон там остался.

— Эй, малыш, кончай сентиментальничать. Канализация ничем не хуже могилы — просто тебя едят не черви, а крысы. Как ты думаешь, что враги сделали б с телом, оставь мы его на площади?

— А как насчет Клее? — спросил Кройц.

— Тут я ничего не мог сделать, — объявил Кобб. — По крайней мере, он в форме легиона «Кондор». Может, отправят обратно в фатерланд, похоронят как героя.

— Что-то слишком уж ты расшутился, — предупредил Кройц.

— Да? Тогда я вас сейчас огорчу. Не собираюсь проезжать блокпост с Виллафранкой в фургоне. Вы с малышом в обход его поведете, а я вас подхвачу на другой стороне поворота на Альбаррасин. Справишься, малыш?

Сидней равнодушно пожал плечами:

— Наверно.

— Если фортели будет выкидывать, выбейте зуб, сломайте ребро или еще что-нибудь, только не убивайте, боже сохрани. Ну, до встречи.

Кобб не стал останавливать грузовик, они спрыгнули на ходу через несколько миль. Один Сидней потерял равновесие, тяжело упал на булыжную дорогу, уронив винтовку и ободрав колени. Пока он поднимался, Виллафранка плясал на месте, вздернув брови, бессловесно похваляясь прирожденной грацией. За восемь дней до Иванова дня[80]сумерки только-только сгущались в полях. Миллионы невидимых сверчков стрекотали толпой завсегдатаев переполненного пивного сада, время от времени неожиданно замолкая, как бы обеспокоенные вторжением чужаков.

— Сюда, — прошипел Кройц, таща Виллафранку в каменистое русло высохшего ручья и указывая на другую сторону равнины, полной камней и кустарника, туда, где на склоны западной сьерры пала ночная тень.

Они тридцать минут шли гуськом, перелезая через невысокие стены, перебегая через частные угодья с высокими оливами, чувствуя жар, поднимавшийся от иссохшей земли. По равнине бегал луч света, несколько минут темноты гарантировали невидимость, и, пока Кройц вел их в горы по козьей тропе, Сидней старался преодолеть отупение нервной усталости. От тропы ответвлялась на север развилка, обегавшая валуны и около мили тянувшаяся параллельно дороге к востоку. Уже достаточно стемнело, чтобы разглядеть горевшие на заставе жаровни — оранжевые точки, как бы плывущие в черной летней жаре.

Кройц обождал подходившего Сиднея и завилял рукой вроде рыбы, указывая дальнейший путь.

— Только сначала на пять минут остановимся отдохнуть, — сказал он. Толкнул Виллафранку под валун и присел рядом с ним, жуя ломоть хлеба, вытащенный из кармана рубахи. Предложил кусок Сиднею, который отказался, не предложил пленнику, который улыбнулся и с аристократическим презрением покачал головой.

Кройц повернулся спиной к Виллафранке, заговорил с Сиднеем по-английски: