Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - Грегг Льюис

и рядом с ней. Стены выглядели грубым, но эффективным барьером из булыжников и валунов. Через каждые несколько метров в земле торчали высокие деревянные столбы, призванные удерживать ограду в вертикальном положении. Всю эту конструкцию покрывал слой белой известки. Здесь не веял зловещий дух сомалийских лагерей, походивших на тюрьму строгого режима. Место казалось приятным и дружелюбным: словно в гости пришел.

Дэвид Чен меня встретил. И он был не один: с ним приехали сто семьдесят его ближайших друзей из домашних церквей! Они сидели или стояли по всему двору, разбившись на маленькие группы, непринужденно болтали и с любопытством смотрели на нас.

Дэвид представил меня двум главам движения и составил нам компанию. Хозяева быстро провели меня по территории, а Дэвид переводил. Огороженная площадь покрывала примерно четверть акра утоптанной земли и примятой травы. Против внешней стены находились открытая кухня и несколько «комнат». Проходов между ними не было, и из одной в другую проходили через двор.

Я посмотрел на размеры маленьких комнатушек, быстро оглядел двор, полный народу, и спросил: «А где им спать?» Один из хозяев ответил: «А кто где стоит, прямо там и уснет».

Вероятно, они заметили мое удивление, ибо тут же заверили: «Но вы будете спать вот здесь, в этой комнате. И сможете там беседовать, а мы будем учить во дворе». Они провели меня к одной из крытых комнат, крохотной, в которой я, впрочем, смог бы расположиться с удобством.

«А сейчас просим с нами, – сказали они. – Представим вас трем нашим старшим. Они будут жить тут с вами».

Я был очень рад, что их только трое.

* * *

Дэвид Чен рассказал мне, что именно это движение домашних церквей было одним из самых больших и самых разнородных в стране. Многие из его общин находились в городах. Их лидеры, в числе которых были и мои попутчики, проживали там же, имели образование и были относительно сведущи в «путях мира сего». Или по крайней мере в пути современного Китая.

В то же самое время значительная ветвь движения развивалась на периферии и охватывала людей, живших в такой глухой провинции, что большая часть ХХ века прошла мимо них. Некоторые главы домашних церквей из сельских районов вообще не представляли внешнего мира.

В свете того, что рассказал Дэвид мне, я подготовился к тому, как изумленно смотрели на меня в тот вечер. Но я был удивлен до глубины души, когда меня формально представили группе. Один из местных пасторов поднял руку и спросил: «Знают ли об Иисусе люди в других странах? Или он по-прежнему известен только в Китае?»

До этого мне такой вопрос никогда не задавали. Мне такое и в голову не могло прийти. Несколько секунд я собирался с мыслями, пытаясь сообразить, как получше ответить. Затем, с помощью Дэвида, я рассказал группе, что миллионы американцев и еще больше людей по всему миру знают об Иисусе и следуют за Ним. Рассказал, что верующие мира знают и о них и об их движении домашних церквей – и молятся за них и за их церкви.

«Погодите, погодите!» – закричали люди. Они с трудом могли поверить в то, что я говорил. Один спросил: «Хотите сказать, в вашей стране знают, что мы верим в Иисуса? Они знают, как мы страдаем за веру? Они не забыли нас? Они молятся за нас?»

Я заверил: «Конечно! Мы всегда любили вас. И мы никогда вас не забывали. И уже долго молимся за вас».

То был священный миг – они вдруг осознали, что их признают, что о них помнят и молятся их братья по вере во всем огромном мире.

* * *

Одна из девушек спросила: «Раз об Иисусе знают в других странах, преследуют ли там верующих, как у нас?» Я рассказал им о жизни верующих в двух деспотичных странах ислама. Главы церквей как-то странно замерли. Минуту назад они хлопали в ладоши, кричали и задавали вопросы, сейчас же были совершенно тихи и неподвижны и сидели, не выражая никаких эмоций.

Я попытался оживить группу рассказом о близких нам верующих, имеющих исламские корни, – о тех, кто проявил вдохновенную веру под жестоким гнетом. Но они все так же молчали. Я рассказал ряд историй и почувствовал, что сил больше нет.

Я тихо сказал Дэвиду: «Ну вот и всё. Хватит. Я выжат как лимон, и мне больше нечего сказать». Я сошел с небольшой площадки в центре фермы и направился в комнату, спать.

В шесть утра меня разбудили вопли и крики. Первая мысль: служба госбезопасности!

Когда глаза привыкли к свету, я увидел, что никаких агентов тайной полиции нет. Я видел лишь глав домашних церквей и странствующих проповедников. Те разбрелись по двору, лежали или сидели прямо на земле, плакали, визжали и истерично вопили. Многие рвали на себе волосы или разрывали одежду.

Я заметил Дэвида у комнаты на другой стороне двора, ринулся к нему и потребовал ответа: «Да что здесь происходит?»

Он велел мне замолчать и слушать.

«Я же ни слова не знаю по-китайски! – сказал я. – В смысле „просто слушай“?»

Он снова сказал: «Да помолчи, Ник!» Прежде, чем я смог снова возразить, он взял меня за руку и повел между плачущими людьми. Я молчал – и начал улавливать названия тех двух мусульманских стран, о которых рассказывал накануне вечером. Их повторяли снова и снова в страстной, рвущей сердце молитве.

Дэвид остановился и обернулся ко мне. По его лицу текли слезы. Он сказал: «Они были так тронуты тем, что ты вчера рассказал о верующих, на самом деле гонимых, что поклялись перед Богом каждое утро вставать на час раньше и молиться за тех, кто отказался от ислама (и он назвал те две страны[1]), пока там все не познают Иисуса».

В тот момент я смог понять, почему численность верующих в Китае выросла с нескольких сотен тысяч до миллионов!

Что делать в ожидании гонений?

В Китае почти все мои встречи с верующими и беседы с ними проходили с глазу на глаз. Зная о политике компартии, о непрестанных и жестоких гонениях на верных, о проблемах с безопасностью, с которыми я мог столкнуться в своей поездке, я никогда и в самых своих смелых фантазиях не мог представить, что передо мной откроется такая возможность.

Более ста семидесяти глав домашних церквей собрались в одном месте. И каждый из них желал поговорить со мной. Меня от