Синдром Л - Андрей Остальский

Чувство тревоги было похоже на сосущую меня изнутри пиявку. Овчарка у нас была в детстве, и однажды она проглотила это кровососущее. Вот, наверно, она что-то подобное испытывала.

Откуда-то пришла уверенность: Шурочка тоже где-то заперта, и, кажется, в куда более опасном месте, чем комната в коммунальной квартире в Вишняковском переулке.

Я вскочил на ноги и стал осматриваться. Надо было найти способ выбраться наружу, и немедленно.

Сначала я ничего не нашел. Никакого гаечного ключа или лома. Зато на глаза попался компакт-диск, самодельная запись, с небрежно написанным названием: «Сергей Прокофьев. Наваждение». «Это про меня, надо послушать», — подумал я и решил позаимствовать диск у Кентрова, он мне много чего должен, и теперь еще больше, чем раньше. ЕБЖ, если буду жить, если будем мы оба живы с Шурочкой, вместе послушаем. Но диск никак не помогал мне открыть чертову дверь. Зато в платяном шкафу, в самом низу, я обнаружил несколько простыней. Вот оно, вот оно, решение!

Я вывалил простыни на диван, нашел в столе большие стальные ножницы и стал нарезать широкие ленты, связывая их морским узлом… И вот уже готова довольно длинная веревка. И — ох, надеялся я, — достаточно крепкая, чтобы выдержать мой вес…

Этаж-то всего второй, успокаивал я себя. Но, если честно, не был уверен в успехе, потому что до тех пор я такой вариант спуска видел только в кино, ну в книгах еще читал в детстве.

Открыл окно. Привязал один конец веревки к батарее, другой сбросил в вниз. Посмотрел сверху на черную, припорошенную снегом землю. Эх, вот раньше, говорят, были снежные зимы, лежал бы сейчас под окном огроменный сугроб, никаких проблем не возникло бы. Можно было бы выпрыгнуть и без всякой веревки.

Если бы да кабы… Что поделаешь, надо рисковать. Потому что… Потому что… Из глубин выплыло странное слово: «императив». Да, вот что это такое. Не любовь, не страсть, не помешательство. Нечто гораздо большее, категорическое. Императив. Вот именно.

Страшновато было слегка, но императив требовал, и ослушаться его было невозможно.

Перекрестился. И полез.

Я уже сидел на подоконнике, свесив вниз ноги, когда сзади вдруг раздался голос:

— Этой простыне уже сто лет. Нити гнилые, небось не выдержат. Без ног останешься, а то и без головы… Я бы воздержалась.

Я обернулся. Посредине комнаты стояла Баба-яга с моим, уже почищенным пальто в руках и качала головой.

— Как вы здесь очутились? — обалдело спросил я.

— Как-как… элементарно… услыхала шум странный, подергала дверь, вижу заперто… Но у меня-то ключ имеется. Я же убираюсь у Кирюхи.

«Ишь ты, какие слова знает: элементарно!» — мелькнула мысль, однако тут же отогнал ее, не до нее мне было.

Я перекинул ноги назад, в комнату, спрыгнул. Не выдержал, поцеловал старуху. Она в ответ тоже меня поцеловала. Смачно так чмокнула в щеку беззубым ртом. Да пожалуйста, мне не жалко, подумал я.

— Что у вас тут произошло? Поссорились, что ли? — спросила.

— Да нет… но, вообще, сам не понимаю… я заснул на диване. Просыпаюсь, вижу дверь заперта. Ну, да, я перепугался. Удивился, вернее. И вообще — у меня еще дела сегодня срочные. Не могу я под запором сидеть, ждать, пока Кирилл вернуться соизволит.

— Наверно, решил дать тебе отдохнуть да запер от греха… А то ходят тут всякие… В полотенца замотанные. А ты, значит, струхнул… и ручку дверную выломал. Да еще оставил Кирюху нашего без постельного белья. Как будешь с ним расплачиваться теперь? Не знаю, как у вас там в Ярославле, а у нас тут белье в большом дефиците нынче. Талоны на него раз в пять лет дают.

— Ничего, мы с ним свои люди — сочтемся, — сказал я.

Никифировна поджала губы, видно, не одобряла мое поведение.

— Ну, гляди…

— Скажите, а телефон у вас тут есть? Позвонить можно?

— Не положено, вообще-то… Ты же знаешь… предоставлять телефон посторонним запрещено. В крайнем случае полагается паспортные данные взять и участковому тут же сообщить…

— Пожалуйста, — сказал я. — Мне скрывать нечего.

— Да ладно тебе… тоже мне нашелся, законопослушный… Скрывать ему нечего, видите ли… Да каждому на самом деле есть что скрывать… Ладно, давай, звони по-быстрому. Пока зловредина наша не видит. Главное, не шуми и не выдавай меня, если что.

Я вышел в коридор. Как водится, на стенке висел аппарат древней конструкции. Я быстро набрал Шурочкин номер. О, уж теперь-то я знал его наизусть! Но у нее не ответили. Тревога опять зашевелилась в груди, разбухая, хватая за сердце. Фу ты…

Но что делать, куда бежать, где искать Шурочку? На всякий случай позвонил на работу. Уверен был, что Чайник давно ушел домой. Но нет, ответил со второго уже гудка.

— Слушай, ты где ходишь? Забыл, что дежурный по секретариату должен знать, где ты находишься, — в любой момент? Все никак не привыкнешь, что ты начальник теперь… Мой совет: привыкай скорей, а то недолго им пробудешь…

Хотелось мне ответить Чайнику что-нибудь дерзкое. И задать кое-какие вопросы про Кирилла Кентрова. Но не по телефону же было это делать…

— Ладно, учту… Так кто меня разыскивает?

— Во-первых, Михалыч, у него, по-моему, ничего особенно срочного, но он просил позвонить, когда сможешь… Во-вторых, из поликлиники звонили уже два раза.

— Из поликлиники? Что они там, спятили? Сегодня же выходной!

— Да я и сам удивился. Настаивают, чтобы ты заехал как можно скорее, причем в любое время. Даже ночью. В окошко номер три чтобы обратился. Какие-то анализы срочные почему-то… Я и сам не понял ничего.

Это было действительно очень странно. Но все равно делать мне было особенно нечего. Такое удивительное состояние: рвешься мчаться, драться, спасать. Императив гонит. Но куда гонит — непонятно. С тем же успехом можно было направить неиспользованную энергию на поездку в поликлинику. Тем более что от «Павелецкой» до «Кузнецкого Моста» — на метро рукой подать. И потом — ведь заинтриговали гады. Какие еще срочные анализы — что это может быть такое? В иное время я бы, наверно, перепугался, но теперь голова была занята императивом и Шурочкой. И ничто другое ни испугать, ни взволновать уже всерьез не могло. Так, просто вялое любопытство.

В поликлинике было пусто. Но какие-то службы, видимо, работали. Охрана проверила удостоверение как всегда тщательно. Спросили: «Вы к кому? По записи или к дежурному врачу?» — «Мне в третье окно», — сказал я.

Но окно номер три оказалось закрыто. Наглухо. Я стучал, стучал — ноль внимания, фунт презрения. «Может, в туалет тетка отошла? Или перекусить? Время же вечернее, выходное». В общем, решил я подождать минут пять, не больше. Сел на скамейку напротив окошка и глаза прикрыл. Через секунду какое-то шуршание послышалось. Открываю глаза: передо мной молодая женщина в белом халате. Убедилась, что я смотрю на нее, и быстрым движением поднесла палец к губам.