Корона или тьма - Саша Мэри Миллер

— Когда они дома, я заходить боюсь, — упрямо заявила прачка. — Оставляю все у входа.

— Хорошо, — ответила Ясенка — Благодарю вас за услугу.

Женщина кивнула, покраснела и побрела по Снежным заносам, оставив за собой едва ощутимый запах серы. Ясенка лениво поинтересовалась про себя, как прачкам удается найти воду для стирки и теплый воздух для сушки белья. Но она мгновенно забыла об этом, как только оказалась среди раненых.

Пострадавшие от драконьего дыхания были отделены от остальных раненых занавеской: так за ними легче было ухаживать. Ни одному из них не стало лучше с тех пор, когда она в последний раз к ним заглядывала. Однако обходившей их Ясенке показалось, что хуже им тоже не стало. Остальные раненые шли на поправку, и нескольких уже на следующий день можно будет отпустить из госпиталя. Гиннелу, похоже, приходилось хуже всех: наверное, потому, что туман из стержня Флавьель попал ему прямо в лицо, тогда как остальных страшные выстрелы задели только краем. Ей сказали, что воин, который оказался прямо перед драконом, опустившимся на снежную лавину, получил такие же серьезные повреждения, как Гиннел, — и уже умер. Только еще один солдат, Норрас, был почти в таком же плохом состоянии, как и родич ее мужа.

— Воды, — прошептал Гиннел, когда она подошла к его постели. — Пожалуйста, воды со льдом. Кувшин пуст.

Он был весь мокрый от пота. Ясенка выглянула за занавеску и позвала еще двух женщин, работавших в дальней стороне палатки, чтобы те помогли ей переменить Гиннелу постельное белье и одежду.

— И давайте я оботру вас влажной губкой, — предложила она. — Вам от этого станет легче?

— Все, что вы делаете, приносит мне облегчение, милая кузина, — сказал Гиннел.

Он мужественно попытался улыбнуться, и у Ясенки от жалости заныло сердце.

В считанные секунды она и другие две женщины сняли с него мокрую одежду и умело застелили постель свежим бельем из стопки, принесенной прачками. Оно тоже было еще теплым и слабо пахло серой. Ясенка села рядом с кроватью на скамеечку и принялась обтирать Гиннелу лицо и руки. Он жадно напился из стакана, который она наполнила для него холодной водой.

— Как бы мне хотелось еще чем-нибудь помочь вам, — сказала она. — И другим, кто так же страдает. Вы не хотите чего-нибудь поесть?

— Только пить, — ответил Гиннел. — Пожалуйста, проследите, чтобы кувшин был наполнен до краев. И может быть, вы поставите мне еще один?

Ясенка покачала головой. С тех пор как его сюда принесли, он не съел ничего, кроме нескольких кусочков хлеба, и теперь она могла бы пересчитать ему все ребра.

— Вам необходимо что-нибудь съесть. Вы таете на глазах!

— Может быть, немного холодного мяса. Позже.

— Теперь я должна пойти позаботиться об остальных, — сказала она, — но я вернусь. — Поддавшись порыву, она позволила себе поддразнить его, шутливо пригрозив: — С тарелкой холодной оленины, даже если мне придется самой идти охотиться.

К радости Ясенки, он снова улыбнулся, и на этот раз у него даже весело блеснули глаза.

— Я же сказал, что вы суровая женщина, — проговорил он. — И вот вы снова подтверждаете это.

— Спите, если вам спится, — посоветовала ему Ясенка, вставая. — Я буду поблизости.

Далеко на севере драконий всадник Фарод ждал у ледяного занавеса, который защищал Великого, которому служат все, от богохульных взглядов недостойных. Скоро Великий заговорит — а Фарод отнюдь не торопился услышать то, что он скажет. Сам факт, что за ним послали, не обещал ничего хорошего, и он содрогался при мысли о том, что ему придется взять на себя всю вину за ту страшную потерю, которую они понесли.

Фарод откинул капюшон легкого плаща и теперь, если бы захотел, мог взглянуть на свое отражение в ледяном занавесе. Оно показало бы ему, как изменились его черты на службе Великому. Когда-то у Фарода были золотистые волосы и кожа, которая в летние месяцы становилась темно-коричневой, но теперь из-за постоянного холода его волосы и кожа стали белыми, словно подернулись инеем. Эта морозная кожа туго обтягивала выступающие кости, глаза глубоко запали и были полуприкрыты веками без ресниц.

В центре помещения в высеченном изо льда гробу покоилось тело Флавьель, и Фарод собственноручно смыл с покойной кровь, излившуюся из смертельной раны — раны, которую она не получила бы, будь он рядом. При этом он неосознанно ласкал ее, что удавалось ему слишком редко в то время, пока она была жива. А потом он распрямил ее руки и ноги и облек колдунью в полупрозрачные белые одежды.

Он смотрел на нее, полный томления, и вертел в руке полый металлический стержень, который взял с ее тела.

— С этого дня я клянусь не использовать в бою иного оружия, — прошептал он. — Ах, моя Флавьель, самая отважная. Если бы только…

Из-за занавеса раздался ответный шепот:

— Она мертва. Она тебя не слышит. Оставаясь тихим, этот звук наполнил комнату, эхом отдаваясь от ледяных стен.

— Ты любил ее.

У Великого это не было вопросом.

— Она была моим командиром. Она стояла выше меня. Я отдал ей мою любовь, да. И уважение.

— Ты отдал ей гораздо больше. Ты любил ее и сейчас любишь. Так, как мужчина любит женщину.

Это была правда. Он любил ее больше жизни — больше всего на свете, даже больше Великого. Любил так сильно, что готов был довольствоваться теми крохами расположения, которые она дарила ему время от времени, когда не была занята чем-то другим. Он сетовал на те минуты, которые она проводила с другими, — но тщетно. Эту сторону своей жизни определяла она сама — как и все остальное.

Он никогда не испытывал ярости, подобной той, которая охватила его, когда он вернулся за Флавьель — и нашел ее мертвой. С ней был ее новый любовник, а против Фарода выступил отряд ненавистных нордорнцев, вооруженных длинными тяжелыми копьями, опасными даже для него. Он вынужден был отступить — на время, пока они не ушли. Тогда он смог забрать безжизненное тело своей любимой и привезти назад, в ледяной дворец Великого. Если бы тело ее любовника по-прежнему осталось с ней, он безжалостно надругался бы над ним — но оно исчезло. Оставалось предположить, что нордорнцы по каким-то непонятным соображениям забрали его с собой.

Голос из-за занавеса продолжал шептать:

— И почему бы тебе не быть ею околдованным? Я тоже желал ее и любил ее. Да — даже я! Она стала бы моей первой наложницей, была бы рядом со мной — после того как покорила бы для меня весь мир. Она была безупречна, если не считать… назовем это некой слабостью плоти. Она была опрометчива. Она хотела дать своему любовнику силу, которая равнялась бы ее собственной. Мне трудно было это стерпеть.

У Фарода подкосились ноги, и он рухнул на колени. Временами Флавьель нашептывала ему о силе, которую они разделят между собой. Это было страшнее, чем обвинение в ее смерти. Великому все было известно!