Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба

сторону автобусной остановки. Мне нужно было писать интервью. У кого еще в нынешнее время был рецепт драников от Машерова, история его знакомства с женой и секреты воспитания дочек от всенародного Батьки?

* * *

— Удивительно, — сказала Светлова, читая черновик статьи. — Я прямо человека увидела. Знаете, у нас ведь многие его почитают за икону! Машеров — имя нарицательное, его просто обожают. А тут — такой приятный человек. Драники вон делает на сливочном масле… Послушайте, мне очень понравилось. Хотя про охоту я бы вырезала, мне животных жалко… Вот почему так — вся партийная верхушка увлекается охотой? Как в Древней Руси прямо… Лучше бы в теннис играли!

Я помотал головой:

— Не надо в теннис… Может лучше в хоккей? Хотя — хоккей тоже не-не-не!

Светлова странно посмотрела на меня, расписалась на черновиках, мол — «в печать», и я вышел из ее кабинета.

Были у нас горячие любители тенниса, ну их к черту. Любитель хоккея тоже имелся, но к нему отношение совсем неоднозначное — тот еще тафгай. Дзюдо тоже вошло в число избранных видов спорта… Бабушка надвое сказала с этим дзюдо… Хватаются, понимаешь, за одежду, повергают наземь, с философским выражением лица. Сложно!

А Машеров — это не только охота. Это еще и водные лыжи. То есть — ясное видение цели плюс крепкая хватка и умение балансировать и держаться на плаву при любых скоростях. Очень неплохо! Это вам не ракеткой размахивать!

* * *

Не успел я войти с материалом в кабинет Арины Петровны, как дверь за моей спиной неким мистическим образом затворилась и щелкнул замок. Я тут же напружинил колени и отшагнул в сторону, пропуская некую фигуру, порывисто дернувшуюся ко мне.

— А-а-ай! — пискнула Езерская, потеряв равновесие и едва-едва не рухнувшая на письменный стол.

Она надеялась найти опору в виде моего бренного тела, но я — бедный зашуганный и издерганный человечишко, вместо того чтобы принять ее в пылкие объятия едва не заехал ей в челюсь. И чуть успел изменить движение и ухватить за плечо, чтобы предотвратить падение.

— Гера! — Ариночка Петровночка хлопала ресницами в сантиметре от писчих принадлежностей, которые едва не оказались причиной серьезной травмы. — Поставь меня на место!

Я без особого напряжения перевел ответственного секретаря в вертикальное положение и сказал:

— А не охренели ли вы, товарищ Езерская, меня в своем кабинете закрывать?

— А? — ее глаза стали более чем квадратными. — Да что ты себе…

— Ну вы же сами сказали — на место поставить, вот я и решил…

Он просто сделала шаг назад и села на стол, и закинула ногу на ногу. Однако! Формально Ариночка Петровночка требование Светловой соблюла — на ней было то же самое платье. Но- на ладонь короче! И колготки — совсем не осенние, даже не колготки, а, черт бы меня побрал — чулки! Очень такие чулки, надо сказать. И туфли — на высоченном каблуке. Это ради Машерова она так вырядилась?

— Гера, почему ты такой невыносимый? — спросила она сложив руки на груди, при этом выгодно подчеркнув форму бюста.

— Какой уж есть, — развел руками я. — Вы ведь не за этим меня позвали, верно? И кабинет замкнули не для того, чтобы обсуждать мою невыносимость, а?

— Вообще-то именно за этим! Ты просто бесчувственный чурбан! Скажи мне — я что, некрасивая?

— Красивая.

— Глупая, неловкая, толстая, злая, неприятная?

— Умненькая, грациозная, стройная, добрая, приятная во всех отношениях.

— Тогда почему ты…

— Потому что это я, — развел руками я. — Если бы я сейчас вдруг решил, что это платье, и эти туфли, и чулки предназначены мне, и что дверь ты замкнула для того, чтобы нам никто не помешал перейти от слов к делу, и подошел бы к тебе и всё такое прочее — кем бы я был? Явно не тем человеком, который по стечению обстоятельств показался тебе в этот момент подходящим для того, чтобы в него влюбиться.

Он нахмурила бровки:

— Ты так просто об этом говоришь?

— А чего тут сложного? Внутри тебя по какой-то причине возникла пустота, которую ты решила заполнить другим человеком. Тебе показалось, что ты хочешь влюбиться, верно? И тут же внутренний целеуказатель подобрал «наиболее подходящий вариант», которым благодаря эффекту новизны — то есть новому неожиданному впечатлению от привычного ранее образа — стал некто Герман Белозор.

— Что ты имеешь в виду?

— Что не было бы меня — нашелся бы кто-нибудь еще. Если уж человек решил, что пустоту внутри него можно заполнить кем-то еще, то «самый подходящий вариант» обязательно найдется. Тот самый лучший из худших, ага? Парень на остановке, симпатичный водитель автобуса, барабанщик из духового оркестра, коллега, который внезапно начал фонтанировать статьями и идеями и вообще — изменился до неузнаваемости…

Езерская одернула платье, встала со стола, обошла его и села в свое кресло.

— Может и хорошо, что ты такой дурак, Белозор? Стоишь тут, разглагольствуешь, и совсем не пользуешься моей слабостью… Садись, разглагольствуй дальше, интересно получается. Надо же мне как-то примириться с мыслью что меня первый раз в жизни отшили! — она достала из ящика стола маленькой зеркальце, помаду, тушь, румяна и тени и принялась краситься. — Что там про пустоту внутри?

— Ну, вот это тянущее чувство неполноты жизни. Как будто чего-то не хватает, чего-то не сделал, не успел, что-то забыл, упустил… Очень легко начать перекладывать с больной головы на здоровую, винить окружающих, супруга там или ухажера, или их отсутствие… Для начала стоило бы понять, чего не хватает-то? И чем нужно заняться, чтобы начало хватать? Никогда в жизни не поверю, что дело в одной только физиологии, м? Если бы дело было только в этом — с твоей внешностью и обаянием, Ариночка Петровночка, проблема решилась бы очень быстро! Вон сколько у нас военных красивых здоровенных по городу шатается, например!

— Фу, Гера! Ну, то есть не то чтобы фу, но…

— Но ты решила сочинить себе некого рыцаря дурацкого образа и насытить свою жизнь эмоциями. Чудила Белозор, который порет чушь и делает дичь!

Езерская вздохнула и принялась рисовать стрелки на глазах:

— Симпатичный чудила, прошу заметить. Ты и раньше мне нравился, но огонёк во взгляде и вот эта твоя неуемная энергия — они появились совсем недавно. Что случилось, Гера?

— Ну, я несколько не в себе, можно сказать. Да, это самое лучшее определение. Кажется, я стал другим человеком.

— Как из Москвы вернулся?

— Плюс-минус, — сделал я неопределенный жест рукой.

На самом деле мне очень повезло, что Ариночка Петровночка решила не форсировать события.