Артефакт - Дмитрий Иванов

– Я мог и не заметить, что перемещался, – возразил Кегля. – Ты ведь тоже поначалу не замечал… Или ночью, например.

– Мог, – вздохнув, согласился я: моя логика легко трещала по швам под давлением банальных неопределенностей. Неопределенностям вообще свойственно нарастать, как снежный ком, стоит только допустить хотя бы одну из них в рассуждения. А логике и в одной-то реальности сильно доставалось от диалектики, а уж трех для нее явно было многовато. Но я больше полагался на интуицию и в более связные времена. Логика ведь только ее служанка… хотя и не только ее.

– И все же это маловероятно, – рассудил я, заглушая сомнения текилой. – В любом случае, надо бы навестить этого охотника, который тут пальбу устроил…

– Что-то мне не хочется, – поежился Кегля.

– Я тебе и не предлагаю, – пожал я плечами. – Но помни – если я отсюда убываю, то кто-то прибывает…

«И кого же я, в таком случае, навещать-то собираюсь?» – сообразил я.

– Придется мне тогда на это время где-нибудь укрыться, – параллельно поделился своими заботами Кегля. – Хотя от тебя трудновато укрыться…

«А может, оно и к лучшему, что меня не будет дома, когда я заявлюсь к „себе“ в гости? – продолжал соображать я. – Наверно, не очень приятная вышла бы встреча…» Легкий холодок пробежал у меня по спине от этой шизофренической идеи…

И все же стоило рискнуть ради информации. Она ведь нынче самый ценный товар, или уже нет? Почем, интересно, можно сплавить хотя бы то, что мы с Кеглей знаем?.. И кому?.. И что нам, собственно, известно, если не брать в расчет тот наивный лепет, из которого мы с Виталиком сплели себе новую «концепцию» бытия, в котором теперь и обитали, как умели?..

Как бы паршиво ни был устроен этот мир, человеку почему-то всегда требовалось иметь при себе его сокровенную концепцию – пусть самую нелепую, лишь бы хоть как-то сходились концы с концами. И нелепости обычно громоздились в самых ключевых местах, там, откуда берут свое начало таинственные истоки бытия.

На самом деле человеку, естественно, хотелось бы видеть простую и ясную картину мира, но почему-то до сих пор ему так и не удалось добиться этой заманчивой ясности.

Подкупающий своей определенностью материализм, очень эффектно разгонявший поначалу туманы мистики, в погоне за ускользающим смыслом и сам постепенно втянулся в такую же недоступную простым смертным концептуальную мглу. Простым смертным оставалось только верить в него, не понимая уже почти ни слова из того, о чем вещают ученые, – точно так же, как раньше им приходилось верить в Бога, полагаясь на слова священников и оставляя на их разумение таинственную суть противоречивых, а иногда и попросту немыслимых догм. Но если каббалистические формулы физиков могли хоть как-то ограничить потоки домыслов, то чем ограничивались эти потоки в менее рациональные времена? Таким ограничителем могла стать разве что эстетика, и, вероятно, неспроста: красота теории – свидетельство в пользу ее истинности, так ведь? Во всяком случае, подобного мнения придерживался господин Каргопольский…

Когда-то люди взвалили свое мироздание на спины трех гигантских китов. Вряд ли это обрадовало несчастных животных, но определенная эстетика тут угадывалась. Я, собственно, всегда так и думал, что это лишь красивая картинка – потуги первобытных эстетов. А если обозвать эту картинку метафорой? Вроде вполне безобидное словечко, но насколько оно утяжеляет «конструкцию»… Форма, наполненная содержанием, – как, наверно, выразился бы Каргопольский… К метафорам Игорь Моисеевич относился более чем серьезно… Трудяги киты явно несли на себе еще и символическую нагрузку. «Наш с Кеглей» расколотый мир тоже ведь имел в своем основании некий «стихийный» триумвират, собранный печатью в кольцо. Только эти киты вдруг взбунтовались, и каждый рванул в свою сторону… Однако, в каком-то смысле, это действительно был только «Наш с Кеглей расколотый мир», поскольку все остальные его обитатели благополучно дрейфовали в избранных китами направлениях, не чуя беды, и только у нас беспомощно «разъезжались ноги» над пропастью. Откуда же тогда кому-то стало известно про «китов»? Из ночных кошмаров?.. Архетипы?

– Помнишь, я тебе про эксперимент и наблюдателя говорил? – спросил вдруг Виталик, понуро прокручивая на столе свой стаканчик с текилой.

– Смутно, – сознался я, удивляясь, как Кегле еще удается думать о всякой чепухе…

– Это нас напрямую касается, – укоризненно взглянул на меня Виталик.

– Какой еще эксперимент? – вздохнул я. – Типа мы с тобой лежим, пристегнутые к койкам с пучками проводов в головах? Очень заманчиво…

– Да я не о том, – отмахнулся Кегля. – Я тут про квантовую физику кое-что почитал…

– Молодец… И как? Легче стало?

– Кажется, наш случай вполне можно объяснить и с научной точки зрения, – заявил Виталик.

– С научной точки зрения? – скептически откликнулся я. – И никакой мистики?

Похоже, я успел настолько проникнуться мистическими обстоятельствами нашего положения, что от материализма меня потихоньку начинало коробить: удивительная метаморфоза…

– Мистика тоже укладывается в концепцию, – пояснил Кегля.

– Ну расскажи.

– Оказывается, есть такая гипотеза в квантовой физике – многомировая интерпретация Эверетта. И она, вроде бы, наиболее внятная на данный момент. Во всяком случае, не противоречивая. Но и самая радикальная, относительно привычного восприятия.

– Красивая? – поинтересовался я.

– В смысле? – не понял Кегля.

– Ладно, проехали…

– Суть в том, что квантовый мир… – начал было Виталик и осекся: потрепанного вида мужичок в синей рабочей спецовке с двумя полными кружками пива в руках остановился возле нашего столика.

– Сяду, ребятки, – заявил он и решительно опустился на свободный стул, водрузив кружки перед собой.

– Зачем?.. – удивился Кегля, оглядевшись по сторонам: но свободных столиков в зале действительно не осталось.

– Пообщаться, – невозмутимо пожал плечами мужичок. – Бутырский, – представился он, протянув Виталику сухую жилистую руку землистого оттенка.

– Кеглин… – назвался слегка опешивший Виталик, пожав протянутую руку.

Мне тоже пришлось пройти через эту процедуру: рука у Бутырского оказалась на удивление крепкой…

Некоторое время мы сидели молча, но наш новый знакомый, кажется, и не собирался развивать свою инициативу.

– Так вот… – решился наконец досказать свою мысль Кегля. – Суть в том, что квантовый мир – это фундаментальная основа реальности, – деревянным голосом поведал он. – Квантовый мир первичен по отношению к нашему, обычному… – Взмахом руки Виталик небрежно очертил пространство бара, дав понять, насколько наш «обычный мир» ничтожен в таком сравнении. Вероятно, он рассчитывал, что и Бутырский осознает – в квантовом мире ему уютно не будет…

Однако Бутырский оказался не так прост. Он с видимым наслаждением осушил полкружки пива, закурил папироску и принялся молча слушать, что излагает Виталик, не выказывая никаких признаков скуки.