Спящая - Мария Евгеньевна Некрасова

– Живой? Не замёрз? Ингалятор? – Я молча показал ему ингалятор. Вечно ему подавай, чтобы всё было быстро и по команде.

Третий наконец-то опустил фонарь, перед глазами ещё бегали цветные пятнышки.

– Видел?

– Слышал что-нибудь?

– Чего её туда понесло? – Взрослые долдонили наперебой, беспорядочно, оглушительно, даже если бы Катька была в шаге от меня, я бы не смог расслышать. Ещё я рассеянно вслушивался в третий голос: знакомый, очень хорошо знакомый, а всё равно чужой, и главное – непонятно чей. Они перекрикивали даже шум деревьев, а ветер-то какой! В пальцы вцепился первый маленький холодок, и только это заставляло меня верить, что я не сплю, всё это правда происходит. Лес, ночь и этот пёс…

– Тихо!.. Она убежала. Надо слушать, она не придёт на зов, она убежала… – я бормотал, как истеричка в сериалах, рявкнуть бы, но я боялся, что Катька услышит и побежит в другую сторону.

– Что ты такое говоришь? Нельзя не звать, а то как же она поймёт, что мы её ищем?

Цветные пятна перед глазами наконец-то отстали, в косом свете фонаря я разглядел лицо третьего:

– Дед Витя!

Он был выбрит и в чистой одежде, я даже не сразу его узнал. Дед Витя выглядел каким-то чужим, хотя это и глупо звучит.

– Всегда к вашим услугам, – он дурашливо поклонился, крутанув в воздухе свою палку. Неуместно, хотя на эту секунду мне стало чуточку легче. – Значит, куда идти, непонятно? Тогда разделимся?

* * *

Я пошёл с дедом Витей. Отец не хотел отпускать, но деды были на моей стороне. Они ещё минут десять дискутировали, насколько я большой и могу ли без папочки, только с дедом Витей, а время шло. А жуткий пёс уводил Катьку всё дальше в лес. Пока ещё спасатели доберутся! Наверное, утро успеет наступить.

– Высокая температура? – дед Витя хромал рядом со мной и нервно дёргал лучом фонарика, гоняя им по стволам туда-сюда, как будто у него руки трясутся. От этого рябило в глазах, и лично я ничего не видел. Ружья у него, кстати, не было. Молодец дед Артём, взял вооружённую подмогу! Чем он думал…

– Огонь. Боюсь, как бы сознание не потеряла. Замёрзнет же.

– С собакой не замёрзнет. – Дед Витя наконец прекратил дёргать фонарём. – Собака и согреет, и выведет. Не смотри, что мала, – они знаешь какие смелые бывают!

– Мала? – до меня дошло, что дед Витя ещё не знает о кровавой гончей. Или хотя бы о том, что она теперь Катькина. С Микки-то он знаком и, должно быть, решил, что она с ним… – Не всё так просто, дед Вить… – я запнулся.

Хотелось, жутко хотелось вывалить на него всё про пса, про его странные способности и про мои кошмары, но я помнил, чей это пёс. Того, кого дед Витя боялся больше всего. Боялся так, что оставил дом и жил в самопальном убежище, что сбрендил и стал ловить призраков по ночам, сам устроив себе собственный ад. Мы, мальчишки, смеялись, но в тот момент, в лесу, ночью, разыскивая Катьку, ведомую жуткой собакой, – в тот момент я его понял и даже готов был поверить в его призраков. Если бы тогда мы с Лёхой не заглянули, не убедились бы, что их нет… Нет, не было же – только те псы, возникшие непонятно откуда и пропавшие непонятно куда, не оставившие следов от укусов…

– Так что с собакой-то?

Всё равно он узнает. Глупо молчать.

– Другая собака, не Микки. Ты только не пугайся. Помнишь, я про гончую рассказывал, которая прибилась к магазину? Как-то Миха эту породу называл… – Я светил под ноги, дед Витя – вперёд, на бесконечные стволы с угрюмыми колючими ветками. Его лицо было плохо освещено, но я видел, как оно изменилось.

Старик мелко зашевелил губой, словно бормоча про себя, ссутулился. Он за секунду будто вернул свой бродячий облик, стал тем, каким я его знал: больным, напуганным и даже вроде небритым. Он прошептал одними губами:

– Это его пёс?

Я кивнул и затараторил, боясь, что он психанёт и убежит, пожалуй, или опять обзовёт меня малахольным и пристукнет здесь, в лесу:

– Но Катьку он, похоже, любит, охраняет…

У деда Вити по-прежнему тряслась губа, он не слушал меня, шелестел себе под нос:

– Его собака. Плохо дело… Надо искать… Надо… – Луч дедова фонаря, освещавший стволы впереди, мелко затрясся. В этой светомузыке мне в глаза бросилось оранжевое пятно, я даже подумал, что показалось на секунду. Вздёрнул свой телефон, осветил дерево («Ты знал, что деревья умеют играть?»). На сломанной ветке, чуть ниже уровня глаз, торчал подвешенный Катькин сапожок.

* * *

Дед Витя вскрикнул. Сапог торчал, нанизанный на ветку, подошвой ко мне, маленький, яркий, нелепый в этом огромном лесу.

– Катька! – Я бросился к нему, спотыкаясь о корни, схватил, завертел в руке, светя фонарём в упор: грязь, листик, налипшая хвоинка, внутри всё чисто, только мелкие чёрные катышки на стельке. Я светил на них и вглядывался в каждую, я знал, что я ищу и что боюсь найти больше всего. Если бы я увидел тогда хоть что-то похожее на кровь, я бы сошёл с ума.

– Чистый, чистый, – дед Витя стоял за моей спиной. – Думаю, она специально его повесила, чтобы знали, где её искать. Правильно идём, значит…

– Она не хотела, чтобы её искали! – я взвизгнул это на весь лес: если передумала, если повесила, если ей в бреду расхотелось играть с деревьями и своей чёртовой собакой, – значит псина…

– Катька! – я побежал, не глядя под ноги, получая по лицу веками и паутиной. Было не больно, я просто не мог об этом думать тогда. Надо было бежать, я это чувствовал и бежал как мог, спотыкаясь о корни.

Проклятый сапог я держал в свободной руке, больше всего хотелось его отшвырнуть, он пугал меня – но как же Катька без сапога, теперь точно замёрзнет, разболеется… Кому я вру: не этого я уже боялся, ох не этого. Дед Витя еле поспевал за мной. Я слышал, как он топает за спиной, спотыкается со своей палкой, как он вопит и вопит почему-то «Стой», хотя надо бежать…

Он всё-таки догнал меня. Вцепился в куртку, я не устоял и плюхнулся назад, на его сапоги:

– Ты чего, дед?! Бежать надо! – я был готов ему врезать, этому трусу, этому непонятливому: Катька может быть уже в двух шагах, а он…

– Катька!

Дед Витя приложил палец к губам:

– Слушай. В другой стороне, куда тебя понесло-то… Слушай, она зовёт.

Я прислушался. Собственное