Казнь без злого умысла - Александра Маринина

Священник сделал приветливый жест рукой, приглашая посетителя присесть, быстро закончил разговор и обратился к Баеву:

– Чем могу помочь?

– Простите, – полковник встал и сделал шаг по направлению к двери, – вышло недоразумение. Эта… женщина, вероятно, решила, что я пришел на исповедь. А я просто…

Отец Николай улыбнулся.

– Да господь с вами, какая может быть исповедь! К исповеди нужно готовиться, это особый процесс. В православии нельзя просто так прийти и исповедоваться. А вот просто поговорить с батюшкой можно всегда.

– Я в другой раз приду, – решительно ответил Игорь Валерьевич, – у вас ведь скоро служба начнется, какие уж тут разговоры. У вас и времени нет.

– Сегодня у нас служит отец Арсений из Перовского храма Всех Святых. Так что если есть душевная потребность поговорить, оставайтесь, – предложил священник. – Посидите здесь, настройтесь, подумайте. Мне нужно отлучиться, помочь отцу Арсению, это недолго. Я вернусь, и мы сможем обсудить то, что тревожит вашу душу.

На Баева внезапно навалилась невероятная тяжесть, словно к рукам и ногам подвешены неподъемные гири. Он не собирался ни о чем разговаривать с этим отцом Николаем, он хотел всего лишь попросить прощения за свою вину… Но почему-то не вышел из комнаты, а послушно снова сел на стул. За священником закрылась дверь, Баев собрался было обвести глазами кабинет батюшки, осмотреться, но вместо этого опустил веки и почувствовал, что проваливается куда-то…

…Ему снился странный сон. Будто ему лет пятнадцать или около того и он в каком-то незнакомом доме, но знает, что это его дом, он здесь живет. И еще он знает, что за дверью, в коридоре, стоит мама и рыдает, потому что кто-то убил яркую красивую птицу. Птицу убил он, Игорь, но мама об этом не догадывается, она просто оплакивает свою любимицу, прилетавшую каждое утро и клевавшую хлебные крошки с маминой руки. Это случилось давно, несколько лет назад, и все эти годы мама рыдает в коридоре, и каждый раз спрашивает у Игоря, не знает ли он, кто убил птицу, и мальчик каждый раз клянется, что не знает. И с каждым разом эта ложь дается ему все труднее, все мучительнее. Почему-то подросток во сне знает, что, если мама спросит еще раз и придется снова соврать, он просто умрет. Знает это ясно и определенно. В конце концов, чувство вины за мамины слезы становится невыносимым, но еще более невыносимым становится страх перед неминуемой смертью, неизбежной после очередной лжи. Он решает попросить Бога сделать так, будто ничего этого не было. Птица жива, никто ее не убивал, Игорю не нужно больше врать, и мама не плачет.

Во сне ничего не происходило, не было никаких событий, все было только знанием. Вот Игорь стоит у окна в своей комнате и просит Бога, чтобы он вернул все назад. Пусть птица будет жива. Пусть мама больше не плачет. Пусть он, Игорь, не будет больше ни в чем виноват. Пусть ему не придется больше врать. Пусть ему не придется умереть.

Он даже не может вспомнить, зачем он убил ту красивую птицу.

Он знает, что стоит так уже давно, наверное, несколько дней. Он не может выйти из комнаты, потому что в коридоре мама, и она обязательно спросит, и он снова соврет, и ему придется умереть. Он боится. Его обуревает дикий страх, и он понимает, что осталась только одна надежда – на Бога, который пожалеет его и все исправит.

Но ничего не происходит, ничего не меняется, а мамин плач по-прежнему слышен из коридора… На мальчика во сне наваливается такая безысходность, что он ощущает ее физически, как боль, которой наливается все тело и не дает ни двигаться, ни дышать, ни думать…

Баев очнулся. Надо же, задремал в незнакомом месте! Наверное, усталость накопилась. Зачем он убил ту птицу? Во сне знания об этом не было. А боль от страха и безысходности в теле осталась.

Он бросил взгляд на часы. Вот-вот начнется служба, вернется отец Николай, и придется с ним о чем-то говорить. Нет, он не готов. Он не хочет.

Полковник осторожно приоткрыл дверь, увидел десятка три прихожан, пришедших на службу, тихонько проскользнул к выходу и шагнул на улицу.

* * *

Настя достаточно подробно описала Короткову тех людей, с которыми разговаривала накануне, и Юре, представившемуся журналистом из областного центра, не составило особого труда пройти по всей цепочке до конца и найти того, с кем погибшая Камилла Милюкова разговаривала в последний вечер своей жизни. Правда, времени это заняло довольно много, но для человека, привыкшего значительную часть жизни проводить на ногах и в разговорах с разными людьми, оказалось не сильно утомительным. Работа директором пансионата позволила Юрию Короткову полностью сохранить форму, набранную за долгие годы службы в уголовном розыске.

Анне Макаровне Федюниной было глубоко за восемьдесят, но старушка оказалась вполне сохранной, не утратившей ни бодрости, ни памяти.

– О как про Костю-то заговорили. – Она блеснула хитрыми глазками под морщинистыми веками. – Уж в третий раз рассказывать буду. Ну да ладно, мне не трудно.

«Значит, действительно я третий, а не второй, – отметил про себя Коротков. – Настя и Виктор не ошиблись. Кроме меня и Милюковой, был кто-то еще. Что ж за засада тут такая?»

Анна Макаровна жила в этом доме с конца пятидесятых, когда дом был еще новостройкой. Переехала сюда из барака, где ютилась с родителями, младшей сестрой, мужем и двумя маленькими детьми. Сыновья у Анны Макаровны отличались буйным нравом, задиристостью и хулиганистостью, посему молодая мать старалась зорко следить за мальчишками, дабы вовремя вмешаться, если они «чего удумают» или «свяжутся с шантрапой». Именно с этими целями она взяла за правило лично знакомиться со всеми соседями, живущими и в ее доме, и вообще на этой улице, особенно если в семье росли пацаны. Когда Костику Смелкову исполнилось лет десять, старший сын Федюниных уже школу закончил и в техникум поступил, младший же еще учился и имел нехорошую репутацию любителя запугивать и избивать тех, кто поменьше. Анна Макаровна зорко следила за пареньком и постоянно общалась с родителями детей со всей округи. Потом и младший подрос, ушел в армию и в Вербицк уже не вернулся – женился там, где служил, остался у жены. А вот привычка за всеми наблюдать и со всеми обмениваться информацией у Анны Федюниной осталась. Всех без исключения подростков, живущих на близлежащих улицах, она знала и по имени, и в лицо и даже по походке издалека узнавала.

Анна Макаровна много и с подробностями рассказывала про веселую компанию пацанов-ровесников: Костя Смелков, Игорек Баев, сын местного участкового, Дима Голиков, тихий и безобидный мямля, и Петька Ворожец, сынок Майки-пьянчужки. Все они учились в одной школе, в одном классе, ходили всегда вместе и были неразлейвода. Ближе к окончанию школы с ними стала появляться девчонка, не из их школы, и даже не с их улицы, очень хорошенькая, прямо куколка, Юлей звали. Костя на нее глаз положил, это было даже со стороны заметно. Потом, как школу закончили, Игорек Баев уехал учиться, Костя тоже сдавал экзамены в областном институте, но провалился, и ребята втроем пошли на стройку работать.