Наследница порочного графа - Анна Князева

Дайнека огляделась и увидела Бирюкова, который сидел на диване и не сводил с Артюховой глаз.

– В чем дело? – спросила Ирина Маркеловна.

– Тот человек, о котором вы мне рассказали, кого вы любили…

– Сергей?

– Я знаю, что это не настоящее имя. – Дайнека спросила в открытую: – Это был Бирюков?

Артюхова опустила глаза, взяла в руки колоду и принялась ее размеренно тасовать.

– Это был он? – Дайнека повторила вопрос.

– Я могла бы не отвечать, потому что вас это не касается. Но я отвечу: да, это был Бирюков.

– Спрошу еще… Вы его любите?

Ирина Маркеловна выудила из колоды несколько карт для пасьянса:

– Прошло много времени. Возможно, в глубине души еще что-то осталось.

– Тогда почему вы не вместе? – горячо проговорила Дайнека. Ее глаза сияли на бледном лице, подбородок вздернулся, а голос сделался выше: – Ведь жизнь такая короткая!

– Мне это известно лучше, чем вам… – холодно отозвалась Артюхова.

– Зачем же вы так? К чему такая жестокость?

– Жестокости во мне нет и в помине.

– Пусть не жестокость… Холодное равнодушие. – Дайнека решилась на крайность: – Никто не знает, сколько лет жизни еще вам осталось. Любовь так легко потерять… – Она почувствовала, что слезы совсем близко, и замолчала.

Какая-то неуловимая перемена произошла в лице Ирины Маркеловны. Она сказала:

– Вы добрая девочка и проживете лучшую жизнь, чем моя. Не дай вам бог остаться одной.

– Он любит вас, – проговорила Дайнека.

– Я знаю. Но простить не могу.

– Зачем так долго хранить обиды?

– Обиды тут ни при чем. Бирюков предал меня. А предательства я простить не могу.

– Это несправедливо! И, прежде всего, по отношению к вам.

– Пусть так, но это ничего не меняет. Я отчетливо представляю, как бы все могло получиться. Я стала бы женой Бирюкова, родила бы ему детей… И мы прожили бы долгую счастливую жизнь. И не оказались бы здесь. – Она взмахнула рукой: – Бог ему простит! Давайте не будем обсуждать эту тему.

– Когда вы так говорите, мне хочется плакать, – заключила Дайнека.

Артюхова ласково прикоснулась к ее руке:

– Я уже сказала, вы добрая девочка. Вам трудно понять, что уже ничего нельзя изменить.

– Никогда не говори «никогда».

– Это нравоучение? – осведомилась Ирина Маркеловна. – Кажется, мы с вами поменялись местами. Вы, как прожившая жизнь старуха, наставляете меня на путь истинный. Но я, увы, не юная девушка.

– Простите, – Дайнека опустила глаза. – Просто ответьте мне на один вопрос: кому от этого лучше, когда два любящих человека живут порознь?

– С чего вы взяли, что я люблю Бирюкова?

– Настоящая любовь не проходит…

– Это банальность.

– Знаю, но по-другому выразить не могу.

– Хотите, я объясню природу вашей горячности?

Дайнека отрицательно помотала головой:

– Нет, не хочу.

Но Ирина Маркеловна объяснила:

– Вы сами потеряли любимого человека и не хотите с этим смириться.

– Джамиль жив, я в это верю, – она вытерла ладонью глаза.

– Я сказала «потеряли» – в смысле расстались.

– Могу я вас попросить? – спросила Дайнека.

– О чем?

– Поговорите с Бирюковым. Просто поговорите.

– Зачем?

– Вы незаслуженно его обвиняете. Он не причастен к смерти вашего мужа.

– Это он вам сказал? – Ирина Маркеловна недоверчиво улыбнулась.

– Нет, не он.

– Вы серьезно?

– Прошу вас, поговорите с ним!

Артюхова удивленно взглянула на Дайнеку и вдруг тихо промолвила:

– Ну, хорошо… Мне нужно подумать.

Вечером Галуздин не приехал. Или приехал, но Дайнеку на допрос не позвал. Она ждала допоздна, потом всю ночь размышляла о том, что происходит вокруг, и задавала себе вопрос, готова ли она продолжать в этом участвовать.

В конечном итоге Дайнека пришла к мысли, что отец был абсолютно прав, когда говорил, что она ничего не знает о старости. Большинство из этих милых и уже дорогих ей людей уйдут из жизни в ближайшие годы. Она могла бы сказать себе: увы, такова жизнь, – но не хотела с этим мириться. Пустая фраза ничего не меняла, Дайнека не желала продолжения этой истории. Она решила уволиться. Утром написала заявление и отправилась к директрисе.

Зайдя в директорский кабинет, Дайнека увидела там Галуздина и Водорезова.

– У вас что-то срочное? – спросила Татьяна Ивановна. – Зайдите позже, я занята.

Дайнеку аж подбросило:

– Никуда я не уйду!

– Что такое?! – повысила голос директриса.

– Пусть останется, – сказал Галуздин.

Дайнека решительно прошла и села на стул рядом с ним. Она понимала, что сейчас наступит момент истины. Никто на свете не смог бы ее выгнать из кабинета.

Следователь открыл свою папку и вытащил пачку бумаг.

– Вчера я допросил вашего дворника, и, должен признаться, у меня есть опасения.

– Федор ничего не сказал? – спросил Водорезов.

– Напротив. Выложил все как на духу. Доверчивый, словно ребенок.

– Хорош ребенок… Двоих замочил.

– Его вина пока не доказана, – заметил Галуздин. – Хотя для меня все уже ясно.

– Кто бы мог подумать! – вмешалась в разговор Татьяна Ивановна. – Такой старательный, такой безотказный…

– Не знаю, войдут ли в дело его показания. Он неспособен принимать самостоятельные решения, стопроцентно управляем, имеет интеллект пятилетнего мальчика. Его наверняка отправят на обследование в институт Сербского.

– Вы говорили с Темьяновой? – спросила директриса.

– Вчера вечером.

– И что она?

– Внешне спокойна, что внутри – неизвестно. Честно скажу: не рискнул бы повернуться к старухе спиной. Она умеет так посмотреть…

– Какие ужасы вы говорите! – поежилась Песня. – Она что-нибудь рассказала?

– Сделала заявление.

– Ей было что заявлять? – с иронией спросил Водорезов.

Галуздин со значением произнес:

– Лукерья Семеновна Темьянова – правнучка графа Измайлова.

– Не может быть! – воскликнула Татьяна Ивановна. – Она же артистка. Она все наврала.