Марсианские хроники - Рэй Брэдбери

Пес исчез.

Мусорная печь в подвале внезапно засветилась пламенем, ичерез дымоход вихрем промчался сноп искр.

Два тридцать пять.

Из стен внутреннего дворика выскочили карточные столы.Игральные карты, мелькая очками, разлетелись по местам. На дубовом прилавкепоявились коктейли и сэндвичи с яйцом. Заиграла музыка.

Но столы хранили молчание, и никто не брал карт.

В четыре часа столы сложились, словно огромные бабочки, ивновь ушли в стены.

Половина пятого.

Стены детской комнаты засветились.

На них возникли животные: желтые жирафы, голубые львы,розовые антилопы, лиловые пантеры прыгали в хрустальной толще. Стены былистеклянные, восприимчивые к краскам и игре воображения. Скрытые кинолентызаскользили по зубцам с бобины на бобину, и стены ожили. Пол детской колыхался,напоминая волнуемое ветром поле, и по нему бегали алюминиевые тараканы ижелезные сверчки, а в жарком неподвижном воздухе, в остром запахе звериныхследов, порхали бабочки из тончайшей розовой ткани! Слышался звук, как отогромного, копошащегося в черной пустоте кузнечных мехов роя пчел: ленивоеурчание сытого льва. Слышался цокот копыт окапи и шум освежающего лесногодождя, шуршащего по хрупким стеблям жухлой травы. Вот стены растаяли,растворились в необозримых просторах опаленных солнцем лугов и бездонногожаркого неба. Животные рассеялись по колючим зарослям и водоемам.

Время детской передачи.

Пять часов. Ванна наполнилась прозрачной горячей водой.

Шесть, семь, восемь часов. Блюда с обедом проделалиудивительные фокусы, потом что-то щелкнуло в кабинете, и на металлическомштативе возле камина, в котором разгорелось уютное пламя, вдруг возниклакурящаяся сигара с шапочкой мягкого серого пепла.

Девять часов. Невидимые провода согрели простыни — здесьбыло холодно по ночам.

Девять ноль пять. В кабинете с потолка донесся голос:

— Миссис Маклеллан, какое стихотворение хотели бы выуслышать сегодня?

Дом молчал.

Наконец голос сказал:

— Поскольку вы не выразили никакого желания, я выберучто-нибудь наудачу.

Зазвучал тихий музыкальный аккомпанемент.

— Сара Тисдейл. Ваше любимое, если не ошибаюсь…

Будет ласковый дождь, будет запах земли.

Щебет юрких стрижей от зари до зари,

И ночные рулады лягушек в прудах.

И цветение слив в белопенных садах;

Огнегрудый комочек слетит на забор,

И малиновки трель выткет звонкий узор.

И никто, и никто не вспомянет войну.

Пережито-забыто, ворошить ни к чему.

И ни птица, ни ива слезы не прольет,

Если сгинет с Земли человеческий род.

И весна… и Весна встретит новый рассвет,

Не заметив, что нас уже нет.

В камине трепетало, угасая, пламя, сигара осыпалась кучкойнемого пепла. Между безмолвных стен стояли одно против другого пустые кресла,играла музыка.

В десять часов наступила агония.

Подул ветер. Сломанный сук, падая с дерева, высадил кухонноеокно. Бутылка пятновыводителя разбилась вдребезги о плиту. Миг — и вся кухняохвачена огнем!

— Пожар! — послышался крик. Лампы замигали, спотолков, нагнетаемые насосами, хлынули струи воды. Но горючая жидкостьрастекалась по линолеуму, она просочилась, нырнула под дверь и уже целый хорподхватил:

— Пожар! Пожар! Пожар!

Дом старался выстоять. Двери плотно затворились, но оконныестекла полопались от жара, и ветер раздувал огонь.

Под натиском огня, десятков миллиардов сердитых искр,которые с яростной бесцеремонностью летели из комнаты в комнату и неслись вверхпо лестнице, дом начал отступать.

Еще из стен, семеня, выбегали суетливые водяные крысы,выпаливали струи воды и возвращались за новым запасом. И стенные распылителиизвергали каскады механического дождя. Поздно. Где-то с тяжелым вздохом,передернув плечами, замер насос. Прекратился дождь-огнеборец. Иссякла вода взапасном баке, который много-много дней питал ванны и посудомойки.

Огонь потрескивал, пожирая ступеньку за ступенькой. Вверхних комнатах он, словно гурман, смаковал картины Пикассо и Матисса,слизывая маслянистую корочку и бережно скручивая холсты черной стружкой.

Он добрался до кроватей, вот уже скачет по подоконникам,перекрашивает портьеры!

Но тут появилось подкрепление.

Из чердачных люков вниз уставились незрячие лица роботов,изрыгая ртами-форсунками зеленые химикалии.

Огонь попятился: даже слон пятится при виде мертвой змеи. Атут по полу хлестало двадцать змей, умерщвляя огонь холодным чистым ядомзеленой пены.

Но огонь был хитер, он послал языки пламени по наружнойстене вверх, на чердак, где стояли насосы. Взрыв! Электронный мозг, управлявшийнасосами, бронзовой шрапнелью вонзился в балки.

Потом огонь метнулся назад и обошел все чуланы, щупаявисящую там одежду.

Дом содрогнулся, стуча дубовыми костями, его оголенныйскелет корчился от жара, сеть проводов — его нервы — обнажилась, словно некийхирург содрал с него кожу, чтобы красные вены и капилляры трепетали враскаленном воздухе. Караул, караул! Пожар! Бегите, спасайтесь! Огонь крошилзеркала, как хрупкий зимний лед. А голоса причитали: «Пожар, пожар, бегите,спасайтесь!» Словно печальная детская песенка, которую в двенадцать голосов,кто громче, кто тише, пели умирающие дети, брошенные в глухом лесу. Но голосаумолкали один за другим по мере того, как лопалась, подобно жареным каштанам,изоляция на проводах. Два, три, четыре, пять голосов заглохли.

В детской комнате пламя объяло джунгли. Рычали голубые львы,скакали пурпурные жирафы. Пантеры метались по кругу, поминутно меняя окраску;десять миллионов животных, спасаясь от огня, бежали к кипящей реке вдали…

Еще десять голосов умерли. В последний миг сквозь гулогневой лавины можно было различить хор других, сбитых с толку голосов, ещеобъявлялось время, играла музыка, метались по газону телеуправляемые косилки,обезумевший зонт прыгал взад-вперед через порог наружной двери, котораянепрерывно то затворялась, то отворялась, — одновременно происходилатысяча вещей, как в часовой мастерской, когда множество часов вразнобойлихорадочно отбивают время: то был безумный хаос, спаянный в некое единство;песни, крики, и последние мыши-мусорщики храбро выскакивали из нор —расчистить, убрать этот ужасный, отвратительный пепел! А один голос с полнейшимпренебрежением к происходящему декламировал стихи в пылающем кабинете, пока несгорели все пленки, не расплавились провода, не рассыпались все схемы.