Уцелевшие - Майк Гелприн

Девочки вышли на улицу и остановились. Поначалу Фредерик решил поднять крик и посмотреть, как достанется сестрам от матери. Поразмыслив, он передумал: гораздо интереснее сначала разузнать, что сестры затеяли, а доложить матери он всегда успеет. Даже если они вернутся домой до того, как мама проснется, она поверит ему, единственному сыну и наследнику, а не двум никому не нужным девчонкам.

Из раздумья Фредерика вывел внезапно раздавшийся звук флейты. Это было настолько непонятно и странно, что он на мгновение забыл о своей необычайной важности. Гуда и Кристина, не медля ни секунды, повернулись и поспешили в ту сторону, откуда доносилась музыка. А в следующую минуту Фредерик с изумлением увидал, как из тумана появляются другие дети, совсем маленькие, постарше и даже почти взрослые. Дети торопливо проходили мимо него, не замечая.

Крестовый поход, понял вдруг Фредерик. Он слыхал о таком, это было много лет назад, когда к мальчику не старше его самого спустился с неба ангел, чтобы призвать на битву за Землю Господню. Неужели сейчас история повторяется? И, разумеется, бессовестные девчонки, узнав об этом, ни слова ему не сказали. Фредерик решительно зашагал вслед за остальными.

– Их здесь не меньше сотни, – растерянно сказал Грейм. – Я не знаю, зачем они за нами увязались. Некоторые просто идут вслед за старшими: они же не понимают, что мы вовсе им не старшие. А еще… – Грейм помялся, – одна йольо́, пятилетняя, сама потащила за собой человеческую девочку. Ей нравится с этой девочкой играть. Я пытался ей объяснить, что сейчас не время для игрушек, но она не понимает и плачет. Но большинство из них, найи́ Йиргем, – большинство твердят что-то насчет того, что мы все идем за тобой в Крестовый поход.

– В Крестовый поход? – Йиргем на секунду опешил. Он ошеломленно сморгнул, потряс головой и наконец пришел в себя. Неудивительно – что можно ожидать от переполненных суевериями людей. А в особенности от их малолетних детей, увязавшихся вслед за йольо́.

Йиргем вздохнул. В прошлом йолнам случалось, хотя и нечасто, селить в своих домах людей под стать тому, как люди порой селят в доме редкую обезьянку или птицу яркой окраски. Но сейчас держать подобных домашних питомцев стало опасно, слишком трудно оказалось не выпускать человека из дома.

Как бы убедить пятилетнюю йольо́, что человеческого детеныша нужно отослать, думал Йиргем. Да что там один детеныш, спохватился он, когда вот еще сотня. Что же делать – перенести уход на другой день? А кто поручится, что на другой день не случится то же самое?

Йиргем бросил взгляд в сторону ворот. Они уже были открыты, единственный стражник стоял у перил моста и лениво плевал в воду. Йолн вздохнул и повернулся к Грейму.

– Пойдем, – сказал он, – смотри, чтобы никто из йольо́ не отстал. С человеческими детьми разберемся после. А со стражником придется разобраться сейчас. Иди и передай всем остальным, что это был первый неверный.

Когда до стражника осталось всего несколько шагов, Йиргем спрятал флейту в карман и смерил того взглядом. Убивать предстояло голыми руками, и йолн ни секунды не колебался. Он шагнул вперед, но стражник, до сих пор сжимающий в руке меч и оторопело глядящий на процессию, внезапно отступил, убрал меч за спину и отвесил поклон. Йиргем замер на месте и через мгновение поклонился в ответ. Он не знал, что думает стражник, но был рад, что убивать его не придется.

Йиргем миновал стражника, вытащил флейту и заиграл вновь. Он шел вперед, окруженный детьми йолнов, а за ними, в плащах, наброшенных поверх ночной одежды, в домашних туфлях, в ночных колпаках брели человеческие дети, сами не зная зачем.

– Я все еще оставался в теле крысолова, когда привел йольо́ в Бремен, – закончил рассказ Йиргем. – Потом я потратил немало времени, чтобы изучить яды и прочие способы травли крыс. И не раз еще становился крысоловом, когда нужно было попасть в город, не навлекая на себя подозрений.

– А что сталось с человеческими детьми? – спросила Гйол.

Йиргем рассмеялся.

– Когда мы отошли подальше от города, я остановился и спросил, знают ли дети, куда мы идем. Все хором подтвердили, что отправляются вслед за мной в Крестовый поход.

Гйол тоже рассмеялась, представив Йиргема в пестром плаще и с флейтой в руках, ведущего сотню человеческих детей в Иерусалим.

– Тогда, – продолжил Йиргем, – я отругал детей за то, что они совсем не готовы к походу, и отправил домой одеваться и собираться. Как только они скрылись из виду, мы с йольо́ поторопились в Бремен, пока родители этих детей не решили, что меня следует поймать и на всякий случай повесить.

Он помолчал и добавил, все еще улыбаясь:

– А знаешь, жители Гаммельна не забыли эту историю. Они сочинили забавную сказку, будто бы некий крысолов потравил всех крыс в городе, а когда ему не заплатили, в отместку увел оттуда детей. Я слыхал эту сказку не раз.

– Но ведь их дети вернулись, – изумилась Гйол.

– Так и я – не крысолов, – усмехнулся Йиргем.

Телефон в коридоре зазвонил уже в третий раз. Первые два Антон не брал трубку: вечером он предусмотрительно установил уровень звука на минимум, и звонки были едва слышны. На этот раз, однако, чувство ответственности взяло верх над нежеланием вставать с постели, оставляя в ней теплую, доверчиво прижимавшуюся к нему во сне Натали. Осторожно высвободившись, Антон бесшумно спрыгнул с кровати на пол и двинулся в коридор. Натали заворочалась во сне, перевернулась на другой бок, но так и не проснулась.

Настольные часы на тумбочке рядом с телефоном показывали семь утра. Антон чертыхнулся. «Скоро граф будет проверять, в котором часу я лег спать, где и с кем», – с досадой подумал он, не сомневаясь, что звонит Муравьев или Макс по его поручению.

Однако взглянув на определитель номера, Самарин почувствовал ощутимый укол совести – звонила ему Надя. Антон обругал себя, не стесняясь в выражениях. Накануне он должен был встретиться с Надей и собирался позвонить ей, чтобы отменить встречу. Однако умудрился даже не вспомнить об этом с той самой минуты, когда толстый швейцар распахнул перед ним с Натали дверь ресторана «Охотник».

Первым побуждением было трубку не снимать, а отключить к чертям телефон и срочно вернуться в постель. Обозвав себя трусом и подлецом, Антон это побуждение подавил, стиснул зубы, поднял-таки злосчастную трубку, бормотнул в нее: «Одну минуту» – и плотно затворил дверь в спальню.

– Антошенька, боже мой, – торопливо заговорила Надя, – с тобой все в порядке? Господи, а я так волновалась. Не спала всю ночь, хотела ехать к тебе. Где ты был? Не пришел вчера и даже не позвонил. И трубку не брал. Антоша, я подумала… – Надя осеклась и после короткой паузы быстро проговорила: – Я подумала, что случилось что-то страшное.

Антон мучительно покраснел от стыда, откашлялся и собрался было промычать что-нибудь в свое оправдание, но в этот момент Надя заговорила снова.