Молоко с кровью - Люко Дашвар

– Скажешь, что сукин сын, так и будут думать. А скажешь, что любил их, незло вспомнят.

– А я?

– К девочкам поезжай. В город…

– Грех… Не попадешь в рай…

– Рай – то день, а мне ночь выпала, – ответил уже из последних сил.

– Не могу я, Степочка! – разрыдалась.

– Сделай мне хоть одно доброе дело. – Силы покидали немца, дрожал, как в лихорадке. – Не могу я тут… Мне к Марусе нужно…

– Прости меня! За все.

– И ты меня прости, – ответил. И попросил: – Помоги…

Татьянка помогла мужу сползти с тележки, усадила в солому и вложила в его ладонь обычный кухонный нож.

– Спасибо… – прошептал. – Уезжай… В город. К девочкам… Я подожду… До утра… Чтобы не подумали… На тебя…

– А сможешь? – вдруг спросила Татьянка. – Как ты те вены пилить будешь?

Немец кивнул и закрыл глаза.

На следующий день после обеда в Ларкину квартиру позвонили из Ракитного, и Нечаева Галька прокричала в трубку:

– Лариса! А где тетя Таня? Где вас всех черти носят?

Ларка глянула на мать, которую с самого утра долбала за то, что та бросила папу на произвол судьбы и подалась в город за какими-то таблетками для него, потому что говорила – таблетки сама бы привезла, а папу одного оставлять нельзя было.

– Что случилось? – спросила.

– Дядю Степана убили! Убили! Зарезали! А вы где? Где вы все?

Галька положила трубку и сказала бабам, что собрались вокруг нее в старой, еще деда Нечая, хате:

– Вот мне дядька Степан всегда казался очень подозрительным человеком! Очень! Где его носило одиннадцать лет?.. Точно с бандитами дружбу завел, да, верно, не поделил с ними что-то. И они теперь его нашли! И убили! А деньги забрали…

– Какие деньги? – удивились бабы.

– Какие, какие… Откуда мне знать? – рассердилась Галька. – Одно слово – немец.

С той поры, как Татьянка переехала к дочкам в город, рыжему Ларкиному сыну Степану пришлось наведываться в Ракитное – на бабину хату глянуть, все ли в порядке, сухие листья сжечь осенью, сухие ветки на деревьях подрезать весной, а летом… А летом Степан мчался с ватагой друзей в Ракитное на шашлыки и беззаботное гасание по травам, и хоть просторов вокруг оставалось все меньше, потому что богатые дядьки повыкупили почти все сельские подворья и поналепили на них дворцов и фонтанов, суверенная бабкина территория, как и прежде, дарила ощущение вольного как ветер беззаботного бродяжничества.

В августе к рукам нуворишей отошла еще одна сельская хата. С сухим сиреневым кустом у забора.

Две старые бабы, какие только и остались в Ракитном, ворчали, что все это дело рук Кольки Поперека, потому что таким, видишь ли, бизнесменом стал, что по документам пустующие ракитнянские хаты вдруг в его собственности оказались и он немедля перепродал их агентству недвижимости, а оно уже – новым хозяевам предлагало.

Степан видел новую хозяйку хаты с сиренью только раз, но она ему откровенно не понравилась: барышня так презрительно стряхивала пыль с платья и так красноречиво смотрела в сторону бабиной хаты, что Степан долго смеялся, подглядывая за ней из окна.

В тот день он снова поехал в Ракитное на новой «хонде». Родители подарили. На семнадцатилетие. Специально ехал: в Ракитном автомобильного движения практически нет, поэтому тут можно было попробовать разогнать «хонду» до максимальной скорости.

Парень поддал газу и на полной скорости влетел в Ракитное.

Руслана стояла около сиреневого куста и искала в собственной умной голове причину того, что вот сегодня ей, дочери известного бизнесмена Алексея Ордынского, вздумалось выкорчевать сиреневый куст. Самой. Своими руками. Охранники просились в помощники, но она решила управиться самостоятельно. Подошла к кусту, откинула граблями землю от корня и вдруг увидела среди мусора и сухих веток нитку с одинокой красной бусинкой.

Руслана улыбнулась, подняла нитку, отряхнула. Завязала на шее. Коснулась бусинки и неожиданным для себя самой движением прижала ее к груди.

– Удивительно… – молвила.

Наклонилась под куст, у корней увидела несколько живых зеленых веточек. «И зачем выкорчевывать живое? Пусть цветет», – подумала и не успела даже охнуть, как в конце улицы возникла яркая «хонда», пролетела мимо Русланы, остановилась около страшной хаты с убийством, развернулась и тише поехала назад, к Руслане.

Девушка бросила грабли. Демонстративно высокомерно ждала, пока парень подъедет. О да! Ей есть что сказать этому несчастью! Его ждет одно из двух: или он перестанет поднимать пыль коромыслом и исчезнет отсюда навсегда, или Русланины охранники объяснят ему то же самое, но уже более радикальными методами.

Он остановил мотоцикл возле нее, снял шлем, и Руслана увидела рыжего, как солнце, симпатичного парня. Он хотел сказать что-то одно, но вдруг увидел красную бусинку на Русланиной шее. Закашлялся.

– Ты кто? – спросил глухим от волнения голосом.

– Руслана, – ответила с вызовом.

– Сложно! – улыбнулся скептически. – Давай проще… Мо’ Руся?

– Маруся? – рассмеялась девушка. – А ты…

– Степан. Степа…

Глаза встретились. Он покраснел, развел руками, мол, да что это я, глянул на нее.

– Дай… – начал. И умолк. Словно чьи-то воспоминания и страдания окутали его и стали его собственными.

Она выдохнула неожиданно тяжело, словно чьи-то мечты и стремления стали ее собственными. Прикрыла глаза и прошептала:

– Сначала… скажи…