Дождь прольется вдруг и другие рассказы - Мишель Фейбер

Что касается остальных, то Нику Клайну кредитная карточка была без надобности, поскольку у него имелась Гэйл Фреленг, у Фэй Барратт и Мортона Краусса кредитные карточки когда-то были, но после того, как эти двое проштрафились, кредит им закрыли, а Геррит Планк отвергал кредит в принципе, из идеологических соображений.

Так или иначе, было принято решение, что бессмысленно все время держаться всем вместе. Пусть каждый из художников исследует Теин индивидуально, после чего они встретятся у входа в почтовое отделение примерно через час. Тогда, освежившиеся, с прояснившейся головой, они обменяются соображениями по поводу того, как им вернуться в Нью-Йорк.

Ник Клайн, прекрасно знавший, что Гэйл Фреленг прослушивает свой автоответчик по крайней мере раз в несколько часов, расстался со спутниками в абсолютно безмятежном настроении. У него было такое ощущение, словно опасная волна прокатилась в непосредственной близости от него и снова скрылась вдали, так и не задев скалу, на которой он стоял. Теперь, отряхнув с себя пену, он заметил чуть ли не на самом берегу залива заброшенное кладбище; от центральной улицы города к нему спускалась узкая тропинка с каменными ступеньками — добраться до него плевое дело.

Геррит Планк, чтобы согреться, зашел в церковь, где спокойненько уселся на скамью, сделав вид, что молится. На свои часы он даже не смотрел, потому что на одной из стен висели часы, которые были гораздо больше его собственных.

Джун и Фэй, между которыми на почве поисков женского туалета возникло нечто вроде товарищеской близости, совместными усилиями нашли его и уселись в соседних кабинках, каждая — прислушиваясь к звону струйки соседки. Еще до того Фэй показала Джун свое письмо от Ценителя живописи, чтобы поделиться обидой по поводу содержавшихся в нем обвинений. Я же работала до кровавого пота, сказала Фэй, над осмеянной этим типом картиной «Можешь забрать это себе». А грубую технику письма выбрала преднамеренно, чтобы передать эмоциональную боль и отчаяние женщины, которой общество отказывает в праве голоса. Что же касается обилия пятен и помарок на картине, то оно должно было наглядно выразить беспомощность жертвы. Джун Лабуайе-Сук постаралась, как могла, утешить Фэй, хотя сама она к живописи, независимо от ее качества, была абсолютно равнодушна. Поскольку Джун принадлежала к тому социальному слою, в котором преобладают властные и преуспевающие женщины и несколько женоподобные мужчины, она изо всех сил старалась сочувствовать негодованию Фэй, но сочувствие это носило, как бы лучше сказать, несколько антропологический характер. Поэтому, сидя в соседней туалетной кабинке, она не могла удержаться от мысли, что звук, с которым изливается моча Фэй, полностью соответствует ее, Джун, ожиданиям: напряженный, прерывистый, такой, словно струя бьет в стенку унитаза под очень острым углом. Фэй, со своей стороны, с удивлением отметила, какой огромный объем жидкости заключается в организме Джун Лабуайе-Сук: казалось, что мочиться она будет целую вечность. Чтобы вместилось такое количество жидкости, у нее внутри должно быть очень много свободного места.

Вернувшись на центральную улицу, Джун и Фэй столкнулись с Мортоном, который нашел нечто вроде мини-маркета, где не было перерыва, и теперь размахивал своей добычей.

— Смотрите, что я надыбил! — сказал он, улыбаясь во весь рот и впервые с момента отъезда из Нью-Йорка испытывая положительные эмоции. Из белого пластикового мешка, раздувшегося от пакетов с молоком, банок пива и сигаретных пачек, он извлек ассорти «Келлог»: восемь маленьких пакетиков с различными хлопьями в одной упаковке.

— Хотите? — хрипло прошептал он с таким выражением, словно предлагал кокаин высшего качества.

— У нас же нет мисок, — заметила Джун.

— А нам и не нужно! — радостно сообщил Мортон, срывая целлофан с коробочек. — Я такие все время покупаю. Сами коробочки — они как бы вроде мисок. В картоне сделана… ну, эта самая…

Мортон ткнул пальцем в воздух, пытаясь объяснить, что он имеет в виду.

— Перфорация? — предположила Джун Лабуайе-Сук.

— Ага. Каждая маленькая коробочка — нечто вроде арт-манифеста. Декларация эстетики, отрицающей совместное питание за семейным столом. Это даже не утверждение антисоциальности, это… это…

— Утверждение субсоциальности?

— Нет, внесоциальности!

В порыве энтузиазма Мортон ткнул ручкой ложки в один из пакетиков, пытаясь обнаружить знакомую перфорацию.

— Вот черт! — в недоумении воскликнул он. — А дырочек-то и нету!

— Что ж, Мортон, — улыбнулась Джун Лабуайе-Сук, — мы в другой стране!

— Но, мать твою, кто им позволил менять упаковку! — огрызнулся Мортон.

— Возможно, шотландцам эта перфорация просто не нужна, — вмешалась в беседу Фэй.

Это предположение Мортон воспринял как личное оскорбление.

— Должны же существовать, — заявил он, — какие-то… эээ…

— Стандарты?

— Ага.

Совершенно упавший духом Мортон засунул пакетики с хлопьями обратно в мешок и поковылял прочь.

— Странно, почему у него при себе ложка, — удивилась Джун.

— Возможно, он растворяет в ней героин, — сказала Фэй.

Этот намек на пристрастие Мортона Краусса к наркотикам был, впрочем, незаслуженным, поскольку он не употреблял героин регулярно (по крайней мере, внутривенно) с начала восьмидесятых. Он всегда носил с собой ложку и консервный нож, потому что питал слабость к консервированным сосискам и к мороженому в стаканчиках. В любом случае, сам он никогда не растворял героин в ложке: это делали за него другие, на чьи деньги героин обычно и покупался. Мортон, не брезговавший поколоться одним шприцем в ту эпоху, когда о СПИДе еще не слышали, а в плане секса всегда сходившийся с кем угодно и при любой возможности, тем не менее так и не подцепил вирус — к огромному огорчению барыг от искусства, которые скупали все работы Краусса в предвкушении его неминуемой смерти. В недавно опубликованном в одном арт-журнале интервью с Мортоном рядом с его фотографией красовалась подпись: «ВИЧ-позитивен? Знаете, я от природы негативен».

Мортон действительно был негативен от природы, и в Теине он нашел немало поводов проявить свой негативизм. В мини-маркете ему предложили купить миску за десять пенсов в благотворительном магазине при церкви Св. Дутуса и напрочь отказались вернуть деньги за хлопья; кроме того, они в жизни не слыхали о существовании шоколадок с начинкой из арахисового масла. Когда открылись другие магазины, выяснилось, что и там не могут удовлетворить запросов Мортона. Улицы были заполнены низенькими, полными женщинами в фиолетовых пуховиках, с младенцами и детишками постарше, и старухами, которые выглядели ничуть не лучше английской королевы в непогожий день. Потом Мортон наткнулся на кучку подростков, столпившихся возле местного заведения фаст-фуд, именовавшегося «Кафе Воланте», некоторое время крутился поблизости, но никто так и не предложил ему купить наркотиков. Вместо этого подростки жевали что-то жаренное в кляре, бледно-желтого цвета, и сходились в оценке некоего мистера Маклауда как «психанутого на всю катушку».