Дождь прольется вдруг и другие рассказы - Мишель Фейбер

— Мне стовиз и пинту пива, — сказал один из юнцов в комбинезоне, когда Ник выходил из паба следом за товарищами по несчастью.

Через полчаса до художников дошло, что предложенный Джун Лабуайе-Сук план — выйти на шоссе и поймать такси — попросту неосуществим. За это время мимо них проехала красная «Тойота», полная подростков переходного возраста, микроавтобус «Фольксваген», битком набитый детишками, и трактор, волочивший за собой загадочного назначения устройство. Над головой, то в одну, то в другую сторону с гудением пролетал реактивный бомбардировщик, словно гигантское насекомое, встревоженное треском пулеметных выстрелов, доносившихся с расположенного за болотами полигона.

— Может, поискать гостиницу? — предложил Ник.

Из головы у него не выходил образ трех юнцов в комбинезонах, сидящих в баре над тарелками с горячим, дымящимся стовизом, хотя, как выглядит сам стовиз, Ник, естественно, не имел ни малейшего представления.

— Я обратно в деревню не пойду, — заявила Фэй. — Там одни тупые грязные мужики.

— А ты, Геррит? — поинтересовалась Джун Лабуайе-Сук.

Она знала, как правильно произносится его имя, и даже смогла вспомнить, когда они с ним впервые заговорили, в каком стиле он работает. Тем не менее Геррит оказался непоколебим.

— Вряд ли, — ответил он.

— Тебе тоже не нравятся тупые грязные мужики? — Сарказм, вложенный в эту фразу, задел голландца за живое.

— Я ничего подобного не утверждал, — поморщился он. — Я не знаю, что это за люди. Просто если уж я решил идти вперед, то зачем возвращаться назад?

Джун Лабуайе-Сук обратила взор на Ника Клайна, но тот отошел на несколько ярдов и изучал что-то лежавшее на дороге — судя по всему, задавленного кролика. Мельком взглянув на Мортона Краусса и на секунду задумавшись, имеет ли смысл с ним говорить, Джун направилась к Нику.

— Славный! — сообщил Ник, показывая пальцем на кролика. Джун посмотрела на шкурку, распластанную на асфальте.

— Может, возьмешь его с собой в Штаты? — сказала Джун, пытаясь понять, все ли у этого парня в порядке с мозгами.

Ник покачал головой.

— У меня уже были с этим проблемы однажды на Фиджи. В аэропорту. На таможне. У меня в чемодане лежало несколько задавленных лягушек. Сухих, как осенние листья. Я объяснил таможенникам, что они совсем сухие. Но взять их с собой мне все равно не разрешили.

— Боже, какая жалость! — вздохнула Джун. — Послушай, давай вместе вернемся в деревню.

— Вместе? — Ник покраснел. — А зачем я тебе?

Джун вздохнула и раздосадовано пожала плечами.

— Неужели не понятно, Ник? Это крошечная, Богом забытая деревушка, и ты хочешь, чтобы я, одинокая женщина, одна отправилась в бар, где полно незнакомых мужчин? Меня могут изнасиловать, убить, зарыть посреди поля, и никто ничего не узнает.

— А что изменится, если с тобой буду я?

— Это очень традиционное общество, не так ли? Если женщина одна, ее считают своей законной добычей. Если же с ней парень, то, по их понятиям, она принадлежит ему.

— Ну, тогда ладно. Только если мне ничего не придется делать.

Джун и Ник направились обратно в деревню и вскоре вновь оказались в пабе. Стовиз к тому времени уже кончился, так что Нику пришлось удовлетвориться копченой сарделькой, которую он чуть позже все равно швырнул в поле за обочиной. Первым из всей компании он лишился невинности в отношении шотландского фаст-фуда. Джун попросила что-нибудь вегетарианское, и ей был предложен пакетик жареной картошки, который она отвергла в надежде на то, что где-нибудь поблизости отыщется вегетарианский ресторан.

— Здесь у них нет такси, — объяснила она остальным. — Надо просто позвонить какому-то Генри, он за четыре фунта довозит желающих до ближайшего городка.

— То есть… — начала Фэй.

— То есть я уже позвонила, и жена Генри сказала, что он скоро за нами приедет.

Генри действительно приехал довольно скоро, как только доставил пакет с жареными курами в местную гостиницу, игрокам в бильярд, не желавшим отрываться от важной партии. Генри отвез художников в Королевский замок в Теине — крошечном городке на берегу залива Дорнох. Когда художники очутились в Теине, все заведения в городе уже закрылись на обед. А турагентство, расположенное над аптекой, на втором этаже, — и вовсе до следующего дня.

— Гребаные неандертальцы! — процедил Мортон Краусс, морщась от ослепительного солнечного света, отражавшегося от гладкой поверхности залива.

Теин был построен на холме, так что из него открывался великолепный вид не только на море, но и на многие мили простиравшихся вокруг сельскохозяйственных угодий. Повсюду виднелись овцы, пощипывающие траву по краям дороги; их морды в ярком свете казались четкими, словно фотоснимки, сделанные на профессиональной пленке. Чуть подальше тоже бродили стада овец, и даже возле самого горизонта поля были, словно черными точками, усеяны овцами. Художники, конечно же, никогда не видали овец в таком количестве, а Мортон Краусс вообще видел их только на фотографиях.

У Мортона при себе имелась фотокамера, снабженная самым мощным телеобъективом. Глядя в видоискатель, он мог буквально заглянуть в глаза каждой черномордой овце или детально изучить каскад похожих на лакричные леденцы катышков, сыплющихся из ее задницы. В голове у него уже начали зарождаться смутные контуры новой фотовыставки, которая затмит успех «Половых актов»: голые парни… нет, голые бабы!.. овцы с какашками под хвостом и с черными мордами… рога… вариации на тему черный козел/белая девственница… овец можно снять здесь, девчонок в Нью-Йорке… наложение негативов, монтаж, там посмотрим, что будет легче… или заказать Козинскому, тот напечатает…

Тем временем у него за спиной художники обсуждали планы на ближайшее будущее. Мортон уклонился от участия в этой дискуссии, поскольку уже успел занять у Ника Клайна двадцать фунтов. Их ему хватит, пока Чарльз не пришлет из Ньюкасла еще денег; к тому же, раз Клайн одолжил ему двадцать фунтов, возможно, он согласится купить ему и билет на автобус или на поезд. А еще лучше, если здесь нет ни автобуса, ни поезда: тогда кому-нибудь волей-неволей придется взять напрокат машину, и Краусса подвезут на ней и вовсе бесплатно.

Обсуждение в конце концов зашло в тупик, поскольку все четыре имевшихся в Теине банка были закрыты на обед, а у Гэйл Фреленг и Тины Голем (агента Джун Лабуайе-Сук) срабатывали автоответчики. Как и следовало ожидать, ни у одного из художников не было международной кредитной карточки — за исключением Джун, которая, впрочем, оставила ее в Штатах в рюкзаке вместе со всеми остальными «материалами» с перформанса «Доверие». Она с самого начала знала, что у нее не будет при себе кредитной карточки, но, поскольку в приглашении от Альтернативного центра мира неоднократно подчеркивалось, что Центр берет на себя заботу буквально обо всем, она поленилась сходить за мешком в галерею.