Старший оборотень по ОВД - Максим Есаулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да снимали мы много квартир. Для оружия, для лежки…
— Ненадежно, — Шилов нарисовал жирный минус. — Трудно контролировать.
— Да, ключ от такой страховки хочется всегда иметь под рукой, — согласился Егоров.
— Ключ? — Шилов задумался, вспоминая. — Ключ…
— Может, в машине? — Высказал новое предположение Егоров. Шилов не реагировал, и Егоров пощелкал пальцами. — Алло, гараж!
— Тихо! Я, кажется, знаю. Перед тем, как запустить в камеру, Серега со Стасом Чибиса обыскали. У него был крест. Здоровенный такой, на цепочке. И вместе с крестом — ключ. Серега еще пошутил тогда: ключ от рая? Ключ от рая номер… На ключе были цифры какие-то… — Роман напряг память. При той сцене он не присутствовал, знал ее только со слов Сереги. Правда, Стас там был, он должен помнить. Но все-таки… Вспомнил! — Ключ от рая номер сто двадцать девять. Чибис еще тогда засмеялся на серегину шутку: «Ну, типа того». И очень просил ему крестик с ключом оставить.
— Оставили?
— Нет, конечно. Только где он теперь? Скорее всего, в прокуратуре. Или у нас в кабинете мог остаться, и тогда его или убоповцы при обыске выгребли, или где-то лежит до сих пор. Так вот, это банковский сейф.
— Во всех банках есть ячейки?
— Во многих.
— Ну, и как мы найдем нужный?
— Я думаю, сейф оформлен на его имя.
— Или на поддельный паспорт.
— Или находится на Луне! Гадать можно сколько угодно.
— С учетом банковской тайны…
— Попросим Юрку Голицына, он наштампует нам липовых запросов. В конце концов, нам известен номер ячейки.
— На все это уйдет год.
— Есть другие предложения?
— Дай мне чистый мобильник.
Пока Егоров набирал номер и ждал соединения, Миша наклонился к Роману и прошептал:
— Если это важно, то у Чибиса был поддельный паспорт на имя Милорадова Валентина Константиновича. Я сам его видел.
— Чего ж ты раньше-то молчал, а?
— Так вы мне слова не давали сказать…
Егоров дозвонился, и Шилов, отвлекшись от Миши, прислушался к разговору:
— Борисыч, узнал? Помощь твоя нужна! Слыхал о моих проблемах? Повидаться бы надо. Если нет, я не обижусь… Так, а где? Во сколько? Договорились!
Егоров вернул телефон и сказал с легким торжеством:
— В три часа нас будет ждать человек. Мой реабилитированный зэк из налоговой, Суворов. Ну, ты, Ром, его видел. Помнишь, горилку вместе пили в моем кабинете?
* * *
Карташов открыл ключами дверь квартиры Скрябина и вошел.
Постоял в коридоре, принюхиваясь. Прошел в комнату.
Стас лежал поперек кровати, укрытый каким-то рваным пледом. Из-под пледа торчали ноги в носках и мятых штанах, и голова со спутанными волосами. На полу у кровати валялись пистолет в кобуре, ксива, пустая сигаретная пачка, пустые пивные бутылки.
Покачав головой, Карташов пересек комнату и раздвинул тяжелые шторы. Солнечный свет заставил Стаса поморщиться, что-то пробормотать и накрыть голову пледом.
Собрав бутылки и сигаретную пачку, Карташов ушел на кухню. Раковина была завалена грязной посудой, на столе лежали куски засохшего хлеба, пакет с растаявшими пельменями, банка консервов, которую, видимо, Скрябин начал вскрывать с пьяных глаз, но так и не сумел управиться с открывашкой, и только попортил.
Иваныч сложил мусор в пакет, протер салфеткой часть стола, поставил принесенного с собой «малька» водки. Снял куртку, надел фартук и принялся мыть посуду. Получалось это у него ловко, как будто он всю жизнь прибирался у Стаса.
За этим занятием Скрябин его и застал.
Ежась и потряхивая головой, он проковылял из комнаты в кухню и тяжело сел за стол.
— О, явление! — Карташов вполне доброжелательно усмехнулся. — Здорово, красавец!
— Ты как здесь?..
— Светка твоя ключи отдала. Сказала, больше ей не нужны.
— Да пошла она! — Стас подпер голову, посмотрел в пол.
— Я тебе взял поправиться…
Внимательно рассмотрев «маленькую», Скрябин с сожалением покачал головой:
— Нет, хватит. Надо в себя приходить.
Вместо водки он жадно выпил мутного рассола из трехлитровой банки с огурцами, стоявшей на подоконнике.
Карташов продолжал мыть посуду и говорить, время от времени, словно по расписанию, оглядываясь на Стаса, чтобы увидеть реакцию:
— Я в больницу звонил. К худшему не меняется, так что уже хорошо.
— Спасибо. Ты только из-за этого пришел?
— Чибиса застрелили. Через окно камеры, прямо из соседнего дома.
— Не слабо.
— Арнаутов считает, что это Шилов. Такую облаву устроил — весь город на ушах стоит.
— Что с него взять, с дурака?
— Он не дурак… Рома просил меня достать фото Арнаутова и Виноградова. Парнишка этот, который с явкой пришел, мельком видел мента, который Чибиса крышевал. — Иваныч закончил с посудой, вытер руки, снял фартук. Встал, прислонившись к раковине, лицом к Стасу. — Фото я достал, а Рома не звонит. Свяжись с ним, я готов встретиться.
— Я не знаю, где он, — отвел глаза Стас.
— Рома сам предложил держать связь через тебя. Так что брось валять дурака, шутки кончились: если Арнаутов найдет Рому раньше, он его в живых не оставит…
Выбрав момент, когда его непосредственного руководства масштабной облавой не требовалось — люди работали, операция шла своим чередом, не принося результатов, — Арнаутов заехал в прокуратуру.
— Я быстро, — буркнул он водителю и, поднимаясь по лестнице и топая по коридору, представлял, как будет извиняться перед Кожуриной.
Извиняться он никогда не умел… Даже если сам признавал, что явно не прав.
Кожурина сидела за столом и писала. При появлении Арнаутова подняла голову, но писать не прекратила. Даже как будто начала еще быстрее водить ручкой по разграфленному бланку. Официальным тоном сказала:
— Слушаю вас, Николай Иванович.
Арнаутов шумно вздохнул. Огляделся, как будто был в кабинете впервые. Заинтересовался справочниками на книжной полке, цветочками на подоконнике. Понял, что смотрится глупо, и на едином дыхании выпалил:
— Я тебе нагрубил. Извини!
Рука Кожуриной дрогнула, и замедлила движение. Голос тоже как-то изменился:
— Солдафон — он и есть солдафон.
Арнаутов вздрогнул. Подошел, оперся на стол Кожуриной. Она продолжала писать.
— Я солдат, и у меня погибли люди! Если он при задержании окажет сопротивление, я ему лично глотку перегрызу!