Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо

Ответил другой голос, шедший из-за спин:

– Нет, когда я начинал работать над вашей расой, других известных прецедентов не было.

Аттик быстро подошел к самому стеклу и показал пальцем на маленькую группку:

– Те, кто создал этих существ, были мастерами генной инженерии!

Они поглядели на него, растерявшись от такого энтузиазма.

– Да посмотрите же! Такой организм – результат двойной эволюции, не только по отношению к исходному виду, но и к исходной среде. Нет никакой связи между этим местом и морями изначальной планеты – здесь нет солнца и царит сильный мороз… Интересно, чем они питаются. Посмотрите на них. Они восхитительны.

Эврибиад с трудом разделял это мнение. Их длинные тощие тела скорее напоминали о бледных, бескровных призраках с обесцвеченной кожей. Присмотревшись к ним внимательно, он заметил шрамы и плохо залеченные раны, зоны, где бледная эпидерма сменялась нездоровой, гноящейся розовой коркой.

– Жизнь у них, наверное, ужасная.

– По вашим стандартам – наверняка, – задумчиво ответил Аттик.

Они довольно долго стояли и наблюдали за существами. Странные обитатели Европы плавали по кругу, иногда пытались бить по обшивке своими топориками, но без особого старания. Такая масса металла должна была привести их в замешательство, но их лица ничего не выражали, вернее, черты их казались застывшими и похожими на мрачные маски. Потом они подплыли друг к другу, словно желали поговорить. Из-за отсутствия звука и окружающей темноты зрелище выглядело нереальным, как спектакль в чернильно-черных декорациях, без всяких деталей, но с актерами – этими бесформенными гномами.

Они, казалось, приняли какое-то решение. Быстрые словно молния, настолько, что за ними нельзя было угнаться, пятеро из них устремились на шестого и схватили его. Пленник отбивался как дьявол и вертел перепончатым хвостом во все стороны, чтобы ускользнуть из рук остальных, – те грубо потянули его в направлении источника света и невидимых наблюдателей. На секунду его усилия едва себя не оправдали: он вонзил острые зубы в руку одного из бывших партнеров, так что тот беззвучно взвыл, и в воде расплылось облачко черной крови. Высвободив руку, пленник попытался отбиться ею от остальных, но один из них нанес ему сильный удар по затылку.

Это, возможно, командир, сказал себе Эврибиад. Немного повыше остальных, чуть больше разукрашен шрамами. Казалось, он может добиться подчинения несколькими простыми жестами.

– Что происходит? – воскликнула Фотида. – Вы будете просто стоять и смотреть?

– Не уверен, что вмешиваться – хорошая идея, – сказал Аттик, – пока мы не узнаем о них побольше. Может, они принесут своего товарища нам в жертву, и тогда мы сможем его расспросить.

Он почти не ошибался. Когда они подтащили своего пленника ближе к источнику света, командир без предупреждения вытащил топорик и перерезал несчастному горло. Наблюдатели, одновременно шокированные и завороженные, невольно сделали шаг назад. Кровь била сильными толчками и расплывалась по воде. Убийца не терял времени. Одним точным жестом он ухватил еще трепещущее тело и направил его так, чтобы кровь хлынула на стекло. Для двоих астронавтов это оказалось слишком; их затрясло. Даже у Эврибиада от зрелища взбунтовался желудок, хотя он видел смерть далеко не в первый раз. Потом убийца принялся рисовать на прозрачной стенке. Темная жидкость была вязкой и поэтому приставала к стеклу, образовывая фразу, написанную непонятными буквами. Фотида первая прервала гробовое молчание:

– Аттик, что он пишет? Это не греческий?

Видя, что тот не отвечает, она потянула его за руку:

– Аттик! Проснитесь!

Он проговорил словно издалека:

– Это и в самом деле не греческий, а латинские буквы задом наперед.

– Теперь, когда вы мне сказали, это очевидно, – ответила она, – кроме вот этой…

– Это «игрек». Вы правы, этой буквы нет в латыни – той, на которой мы говорим. Это дополнительная буква, которая используется в других языках.

– Как это – в других языках? Есть еще языки, кроме греческого и латыни?

– Яванский, – продолжил он, будто не услышав ее замечания. – На нем говорила одна народность докосмической эры.

– И что это значит? – спросил Эврибиад, который умел читать только по-гречески и с трудом понимал, о чем говорят эти двое.

– Ikuti saya. «Идите за мной».

Бросив последний взгляд на дело своих рук, которое уже почти смыла вода, существа забрались на подводную машину и завели ее. Эврибиад решил, что их взгляды на самом деле не лишены выражения. Жесткий блеск в глазах выражал, пусть и скупо, только одно – жестокость.

* * *

Плавтина никогда не использовала свои способности с такой точностью и сосредоточенностью – и еще никогда не желала кому-то смерти. Она улыбнулась Марциану, почти закрыв глаза, наморщив лоб от усилия, и тот понял, что она победила. Слишком поздно.

Он ничего не мог поделать – ноги под ним пустились в бешеный бег, устремив его к вездеходу, о который он принялся биться с глухим шумом, какой бывает при ковке металла и ударах по живой плоти. Раз десять, наверное, она швыряла его в машину. И он кричал – сперва в бешенстве, но после крики сменились булькающими хрипами от боли, которые, казалось, с трудом вырываются из его пробитой груди и раздробленной челюсти. Наконец она позволила ему упасть наземь. Он был слишком слаб, чтобы подняться, и она по-прежнему контролировала его внутренние органы. Из предосторожности она мысленным щелчком приоткрыла крышку люка и заставила Марциана засунуть внутрь голову и грудь. Он сопротивлялся, пытался упереться руками, но она еще сильнее прижала его к металлической стене, пока у самого его черепа что-то не разорвалось, брызнув ярко-алым. Тогда она заставила его просунуться в люк и приказала стальной крышке захлопнуться. На металл снова хлынула кровь.

Выдохшись, Плавтина опустилась на корточки. От яростного ментального усилия, которое она только что совершила, у нее закружилась голова. Но она не могла перестать смотреть на монстра, которого, против всякого ожидания, смогла победить. Член автомата снова уменьшился и теперь висел, дряблый и безжизненный, между его лапами, наполовину свернутыми после череды сильных ударов. Марциан и сам сейчас казался бессильным. Плавтина из предосторожности приказала его двигательным системам остановиться. Сам он не сможет и шелохнуться без постороннего вмешательства.

– Если вы шевельнетесь, я отрублю вам голову.

Он ничего не ответил, только застонал. Она поспешила к Аристиду, проверить, как он. Людопес был жив – от его дыхания слегка запотел смотровой щиток шлема, – но оглушен. Рука его вывернулась под неестественным углом. Плавтина проверила датчик кислорода на приборе, прикрепленном к спине людопса. У него еще оставалось время, она сможет заняться им позднее. Плавтина встала и вернулась к Марциану, наклонилась, чтобы разглядеть его лицо, почти невидимое в тени полузакрытого люка. Он, кажется, пришел в себя и теперь тщетно шевелил сломанными руками.