Жена скупого рыцаря - Оксана Обухова

Сидор Прохорыч принял живописную позу и глубоко затянулся беломориной.

Когда-то давно кто-то из внуков сказал деду, что лицом он вылитый Марлон Брандо. Прохорыч посмотрел «Крестного отца», постоял перед зеркалом и нашел сходство действительным. Скошенная набок физиономия деда могла зарабатывать деньги в шоу двойников. К сожалению, только физиономия, хиловатые плечи щуплого деда малость подгуляли. Ходить по деревне в пиджаке с подбитыми плечами и в галошах дед не решился и для исправления фигуры использовал телогрейку на три размера больше.

В настоящий момент за Сидором Прохоровичем прочно закрепилось прозвище дед Мардон. Старику прозвище льстило, и в обществе Мардон без телогрейки не появлялся.

Впрочем, полностью насладиться сходством с главой мафии дед мог только летом, когда в Колотушино наезжали продвинутые детки. Соседним бабкам что Брандо, что Терминатор, лишь бы куры неслись.

Осилить означенный фронт работы не дал неистовый, как из ведра, ливень. Увлеченные взмахами мотыг, мы не заметили собравшихся туч и едва успели добежать до крыльца под первыми струями воды.

— Ух, шпарит! — отряхиваясь от капель, сказала Галка.

— Давно пора, — поддержал ее перебравшийся под навес дед Мардон. И хитро так прищурился: — Самогону, девки, выпьем?

— А то! — кивнула Зайцева. — Вечером заходь, нальем.

Общаясь с Прохорычем, Зайцева легко переходила на простонародный диалект. «Заходь», «робить»… — талантливо у нее получалось. У меня на «горячие бабы» язык не поворачивался.

— А чего ж без кавалеров-то приехали? — обрадованный перспективой на вечер, оживился Мардон.

— А нам, Прохорыч, тебя одного хватит!

Дед довольно заквохтал, подавился папиросным дымом и отомстил беломорине галошей — крепко втоптал окурок в бурьян.

— Так и быть, девки. Корнеевну с собой не возьму. Приду один.

Я смотрела, как дождь набирает силу, вдыхала свежий, напоенный запахами трав воздух и ловила пальцами струйку, пробравшуюся сквозь толь навеса.

— Хорошо-то как! — вырвалось у меня невольно.

— Еще бы! — ухмыльнулась Зайцева. — От поливки, считай, увильнула. Дождь работает.

— Вот и я о том, — влез Мардон. — Пущай работает. А мы самогону выпьем.

Дед Сидор Прохорович был единственным мужиком на деревне. Малолетние отпрыски мужского пола не в счет. Без гостей дед скучал, бабка Корнеевна ревновала его к остальным четырем колотушинским старухам и бдительно следила за циркуляцией деда по деревне.

— Ух, ты, елы-палы! — всполошился вдруг Прохорыч. — Моя идет!

Накрытая куском парниковой пленки, борясь с дождем, к нам брела Авдотья Корнеевна.

Дед мгновенно исчез где-то в зарослях бурьяна, убедительно показывая не беспочвенность подозрений супруги. Так волшебно могут исчезать только Копперфилд и неверные, хорошо тренированные в адюльтерах мужья. Бурьян даже не колыхнулся.

Авдотья Корнеевна вошла под навес, поздоровалась и, не снимая пленки, спросила:

— Мой-то давно убег? — И пока мы с Галкой разевали рты, прикидывая, врать или закладывать Мардона, ответила сама себе: — Недавно. Вон, беломорина еще намокнуть не успела…

Капитан Катани сдох бы от зависти, прихватив с собой Шерлока Холмса, доктора Ватсона и Ниро Вульфа со всеми орхидеями. Мы с Зайцевой выразили восхищение дедуктивным талантом Мардоновой супруги открытыми ртами.

— А я-то думаю, куда он делся? — продолжила Авдотья Корнеевна. — В телогрейке. Обещал воды для бани натаскать… Вот старый хрыч, нет на него угомону!

Крестный дед навестил нас, по деревенским меркам, поздним вечером. В половине десятого. Отмытые в бане малолетние внуки укладывались спать под присмотром Авдотьи Корнеевны, и оставленный без присмотра Мардон огородами, через два пустующих дома, зашел с визитом.

С приходом Сидора Прохорыча исчез шум дождя. Весь день ливень не выпускал нас на улицу, он то затихал до тихой мороси, то, набравшись сил, обрушивался теплыми потоками.

Зайцева махнула рукой на огород и, поручив мне драить чугунки и сковородки песком, взялась за генеральную уборку дома. Если бы под рукой оказались белила, она бы и печь обновила.

Дед пришел с гостинцами. В кармане его телогрейки лежали огурцы-помидоры из личного хозяйства и горсть стручков молодого гороха, собранного по пути с колхозного поля, засеянного кормовой смесью — горох пополам с овсом.

Стручкам Галка обрадовалась больше всего.

— Все детство, как медведи, в овсах просидели! — воскликнула Зайцева и принялась лущить горох, забыв о причине визита деда.

Я налила Мардону граненую стопку водки, положила на тарелку жареной картошки и две сардельки. Дед Сидор крякнул, дунул, выпил и довольно захрустел огурцом.

— Лило-то как, девки! Страх! — Хорошая компания, долгожданный дождь, вина налили, здоровье выпить позволяет — чего еще в старости нужно? Глаза деда влажно поблескивали, и я налила ему вдогонку. Дед — боец крепкий, не раз проверенный. — Счас все так и попрет! Земля-то у нас — навоз с черноземом. Чистый пух!

Зайцева выпила с соседом водки, я налила себе сухого вина из картонной коробки с краником, и мы немного поговорили о погоде и видах на урожай. По наблюдениям многоопытного селянина — картошка уродилась, яблок не будет.

— Чего-то мы, девки, в духоте сидим, — намекнул Мардон, Галка распахнула окно, и в комнату ворвался свежий влажный воздух.

Сидор Прохорыч достал пачку «Беломора» и задымил, тактично отгоняя ладошкой клубы дыма к окну.

По телевизору в сотый раз повторяли «Марш Турецкого», Зайцева любовалась Домогаровым, мы с Мардоном вели разговоры за жизнь.

— Только летом и активничаем, — жаловался дед. — Зимой заметет-завьюжит, сидим, как сурки… никакого обчества.

— А вы на зиму в город езжайте, — предложила я.

— А скотина?

— Какая у вас скотина-то? — не отрываясь от экрана, по которому бегал Домогаров, бросила Галка. — Восемь кур…

— Пятнадцать, — поправил дед. — И собака, и кошка…

— Ну тогда, конечно, — хмыкнула вредная Зайцева, — скотина.

Дед обиделся и самостоятельно налил водки.

За этим занятием и застукала его любезная супруга Авдотья Корнеевна.

— Наливаешь! — гаркнула бабка через раскрытое окно. — Пьешь и закусываешь!

— Заходите в гости, — откликнулась Зайцева, улегшись грудью на подоконник и свесившись на улицу.

— Недосуг мне тут рассиживать, — пробубнила Авдотья Корнеевна, входя в дом и разглядывая угощение на столе.

Но на плечи крупной колоритной бабки был накинут нарядный платок, коричневый фартук, с которым она, по-моему, не расставалась ни днем ни ночью, был оставлен дома. Как ни крути — Авдотья Корнеевна шла в гости.