Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

— Считайте, что свою ошибку я уже исправил, ротмистр.

Освобожденные от привычного груза, полярные странники довольно быстро достигли той ничем не приметной точки на местности, которую следовало считать истинным полюсом, родовой пуповиной планеты, однако задерживаться там надолго не стали — соорудили некое подобие гурия и вернулись в лагерь, чтобы взять палатку и сани.

Впрочем, взбодренные плотным обедом и осознанием того, что цель экспедиции достигнута, они и теперь, в упряжке, чувствовали себя не очень обремененными грузом. Бодро преодолев около мили, Бауэрс, шедший в авангарде отряда, заметил следы саней и лыж, уводящих вправо от маршрута, а еще через полмили указал на что-то черное, возвышающееся над серой заснеженной равниной.

— Правда, это может быть всего лишь очередной гурий норвежцев, — счел необходимым подстраховаться лейтенант, дабы не выслушивать потом упреки. — Создается впечатление, что норвежцы и в самом деле решили исколесить все окрестности полюса, чтобы, выражаясь языком золотоискателей, «застолбить» за собой всю мыслимую территорию вокруг этой географической точки.

— А если там — палатка? — забеспокоился Уилсон.

— Тогда само посещение ее будет служить еще одним доказательством того, что наша группа действительно достигла полюса, — молвил Скотт и тотчас же приказал Бауэрсу прокладывать лыжню к этому «знаку бытия». Пройдя еще около четверти мили, полярные странники оставили свои сани, чтобы остаток пути преодолеть налегке.

Уже несколько минут спустя ни у кого не оставалось сомнения, что там, рядом с очередным гурием, стоит небольшая палатка, само появление которой в этих краях представлялось вселенским чудом. Впервые за много-много дней нечеловеченного, совершенно дикого ледяного однообразия они вдруг наткнулись на нечто такое, что служило им своеобразным посланием из того, обычного земного мира. Именно эта палатка свидетельствовала, что даже на «мертвом континенте мертвых» они не одни; что привычная земная жизнь все напористее вторгается даже в эти ледяные пустыни.

— А ведь, судя по следам, которые просматриваются на этом плато, норвежцев все-таки было не двое, а четверо или даже пятеро! — беззаботно совершенствовался в мастерстве следопыта лейтенант Бауэрс. — Как произошло, что там, у черного флага, я мог ошибиться?

— Ничего странного, — отозвался Отс в свойственной ему иронической манере, — остальные трое мчались на собачьей упряжке, как на городской пролетке.

Услышав это, начальник экспедиции лишь бессильно проскрипел зубами. Ротмистр уже не раз упрекал его в том, что выступать к полюсу без собачьих упряжек — непростительная авантюра. Правда, обычно он это делал в те редкие минуты, когда они оставались наедине. Причем первый упрек прозвучал уже в тот день, когда Скотт отважился включить миллионера Отса[43]в состав своей группы.

— Почему мы решились отправляться к полюсу, не имея ни одной собачьей упряжки.

— Это, однако, не помешало нам достичь полюса, — парировал лейтенант.

— Как же мне надоели ваши соловьиные трели, Бауэрс! — проворчал Отс, явно намекая на экспедиционное прозвище лейтенанта.

Скотт помнил, с каким изумлением встретил его выбор врач экспедиции Аткинсон.

«То, что у Отса сложноватый характер, еще полбеды, — напомнил он. — И что ведет он себя порой как подзагулявший лондонский денди — тоже, в общем-то, простительно. Но ведь он откровенно прихрамывает после ранения в ногу на Англо-бурской войне. Вы обратили на это внимание, сэр?»

«Обратил, док. Как и на то, что участие в войне никогда не делало офицеров покладистее, а их характеры — уживчивее».

«И то, что Уилсон прибыл в Антарктиду с довольно запущенным туберкулезом, вам тоже было известно?»

«Было, док. Уилсон находился в составе моей экспедиции на „Дискавери“».

«Она не была столь суровой, как во время похода к полюсу», — решительно возразил Аткинсон.

«Лично мне Уилсон доверительно говорил, что морозный климат Антарктиды влияет на его легкие благотворно».

В ответ Аткинсон грустно и безнадежно улыбнулся.

«Это трагическое заблуждение, граничащее с самоубийством. Причем не только с самоубийством Уилсона. Когда ваши организмы ослабнут, вы все можете вернуться из экспедиции к полюсу туберкулезниками. Ведь спать-то вам придется в одной, тесной палатке. И потом, что вы станете делать, если болезнь всерьез даст о себе знать где-нибудь в районе полюса? Будете везти Уилсона на санках, и без того перегруженных, или оставите умирать в снегах? А ведь речь идет о медике, который сам должен будет спасать вас от болезней и увечий».

Капитан задумчиво помолчал. Он мог бы возразить Аткинсону, что беда может случиться с каждым из идущих к полюсу, после чего отряд предстанет перед точно такой же дилеммой? И если капитан и не стал спорить, то лишь потому, что понимал: и как врач, и чисто по-человечески Аткинсон все-таки прав.

«Понимаю, что должен был бы отказаться от его услуг, но не могу сделать этого. Кто из наших людей способен предстать передо мной в ипостаси врача, геолога, зоолога, орнитолога, художника и еще бог знает кого? Поэтому решено: Уилсон идет со мной. Как, впрочем, и ершистый, неуживчивый Отс».

Теперь, во время рейда к полюсу, Скотт имел возможность убедиться, что Отс оказался слишком чувствительным к низким температурам и что ни характер, ни манеры его со временем к лучшему не меняются. Там, в базовом лагере, походы из которого были короткими, а большинство ночей ротмистр проводил в их полярном доме, эти особенности в глаза не бросались, но здесь…

— О чем бы вы теперь ни пели мне, лейтенант, я твердо уверен: каюр Йенс Гран с собачьей упряжкой должен был идти с нами, — с явным вызовом молвил ротмистр. — А еще — специально для этого похода мы обязаны были отобрать и сохранить самых крепких и выносливых собак.

— Взять с собой Грана означало бы самим привести на полюс еще одного норвежца, — не согласился с ним Эванс.

— Да, привести, да, норвежца. Но под британским флагом и в составе британской экспедиции. Если бы мы это сделали, нам не пришлось бы ронять слезу скорби, глядя на норвежский флаг над полюсом. И тысячи миль тащить на себе санки тоже не пришлось бы. Их тащили бы собаки, а выдавливать из себя слезу скорби мы заставили бы потомков гордых викингов. Ведь привезли же мы в Антарктиду русских — и ничего, мир от этого не рухнул.

«А теперь представь себе, — мрачно подумал Скотт, — на какие разоблачительные высказывания способен расщедриться Отс, когда в Новой Зеландии или в Латинской Америке его окружат журналисты».