Прошлым летом - Кэрри Лонсдейл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Натан не звал меня на Аляску до твоего звонка. Думаю, и не позвал бы, но сразу после звонка он так и сделал, – тихо призналась она.
Она не успела моргнуть, как Дэмьен швырнул чашку в раковину. Осколки разлетелись, брызги кофе заляпали шкафчики и полки.
Он повернулся к Элле спиной и схватился обоими руками за край стола. Она не сразу поняла, что Дэмьен плачет. Его тихие всхлипывания вызвали у нее слезы. Она ласково положила руку ему на спину. Он покрылся потом. Она чувствовала, как взмокла его хлопковая майка.
– Дэмьен, любимый. Скажи мне, что не так?
– Что не так? – спросил он низким голосом, полным ненависти. – Я. Я все упустил.
– Нет, нет, нет. Это не так. Я тоже наделала ошибок. Больших. В том, что случилось с нами, виноваты мы оба. И мы вместе это исправим.
– Мы не можем, – ответил он, смахнув слезы с глаз, и поворачиваясь к ней. – Не думаю, что это возможно.
– Что ты имеешь в виду? Конечно, мы можем. Мы все обсудим и найдем решение. Мы научимся на своих ошибках. И мы будем всегда честны друг с другом. Я обещаю.
Дэмьен медленно помотал головой:
– Ты не можешь отказаться от любви.
– Я не отказываюсь. Я люблю тебя. Я очень люблю тебя, – сказала она, сжимая его руку.
– Я говорю не о себе, – он взял в ладони ее лицо.
Элла затрясла головой:
– Нет. Я не люблю его. Клянусь.
Он отпустил ее и отвернулся.
– То фото.
– Ничего не значит! Натан ничего не значит! Я не люблю его. – Она заплакала в отчаянии, что Дэмьен не верит ей.
– Я думаю, что любишь. Ты заблокировала это. А что будет, когда твоя память вернется?
– Я не хочу этого, клянусь, – сказала она, потрясенная собственным признанием. Правда о месяцах перед аварией оказалась хуже, чем она могла предположить.
– Он может дать тебе ребенка, Элла. А я нет.
Он смотрел через нее, на дверь.
Проследив его взгляд, Элла поняла, что он делал, пока она спала. Возле двери стояли чемодан и портплед с одеждой.
Он уходил от нее.
– Нет! – Она схватила его руку и прижала к груди. – Дэмьен, я люблю тебя. Ты мне нужен. Ты тот, кого я хочу.
– Но ты хочешь ребенка. Ты так сказала в тот раз.
– Какой раз?
– На Мальдивах. Ты сказала, что хочешь завести ребенка. Я не был готов сказать тебе о моем… состоянии. Я уговорил тебя отложить этот разговор до возвращения домой. Но потом…
Плечи Эллы упали.
– Я поехала писать статью о Натане. Ты улетел в Лондон. Я потом прилетела к тебе, и…
– И через несколько недель обнаружила, что беременна. Ты была так счастлива. Я знал, что ребенок не мой, но я не мог отнять у тебя твое счастье. Ты думала – в Лондоне мы помирились, – ты думала, что это от меня. – Он легко поцеловал ее в лоб. – Я не знаю, почему ты ушла от Натана прошлым летом, но ты решила остаться со мной. И в больнице ты снова выбрала меня. Ты сказала, что можешь исправить все ошибки. Что знаешь, как вычеркнуть свои воспоминания о Натане. Ты заблокируешь воспоминания о вечере перед аварией, когда мы поссорились и я сказал тебе, что стерилен. Ты не хотела ничего чувствовать к Натану. Ты не хотела помнить, что я бесплоден, и ты хотела верить, что я просто не хочу детей. Ты описывала это, как «зачистить поле». Чтобы начать все сначала. Снова стать как раньше. Но так не вышло, Элла. Ты снова оказалась в его объятиях.
Она зажмурилась.
– Мне так жаль.
– Я верил, что ты любишь меня. Может быть, его ты тоже любишь. Но я не хотел делить тебя. Думаю, Натан тоже бы не хотел. – Он заправил за ухо ее прядь, теперь мокрую от слез. – Я люблю тебя, Элла. – Поцеловав ее, он ушел.
– Нет! – Элла кинулась за ним к двери. – Ты не можешь так вот бросить меня!
Он надел мокасины, сунул в карман бумажник и взял ключи. Отцепив от связки одну из двух флешек, он вложил ее ей в руку и закрыл пальцы вокруг нее.
– Это твое. Ты найдешь тут все две тысячи восемьдесят два файла, которые я удалил из твоего компьютера.
Раскрыв ладонь, Элла уставилась на крошечную красную флешку.
– Ты вычистил мой компьютер?
– И твой телефон, и твое облако. Ты сама меня попросила. Это было частью обещания, которое я тебе дал. Ты не хотела натыкаться на то, что могло бы напомнить тебе про Натана.
– Надо думать, мы не предполагали, что он сам снова предложит нам эксклюзив, – мрачно заметила она.
Дэмьен не ответил. Он вздохнул.
– Я также стер с серверов Люкс Авеню всю переписку между тобой и твоим редактором на случай, если бы ты спросила о ней.
Она моргнула.
– Ты хакнул Люкс?
– Это моя работа, Эл. Я защищал свое.
– Тогда почему ты бросаешь меня?
Он вскинул портплед на плечо.
– Я не бросаю. Я отпускаю тебя.
Держа в руках чашку с остывшим горьким кофе, Элла смотрела из окна кухни в серое небо. И город, и залив были тут, но она не могла различить ничего, кроме размытых очертаний соседних домов. Издалека, с юга, из-за моста Золотые Ворота, доносились корабельные гудки, и их печальный звук отражался от холодного, сумрачного городского побережья.
Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Дэмьен вышел из двери их квартиры. Он не бросил ее. Он ее отпустил, как поношенное платье, которое бросают в коробку для сбора пожертвований. Почему-то от этого их расставание казалось только ужаснее. Казалось, от этого испарялся даже последний лучик надежды.
Ты помнишь, как мы в первый раз увидели эту кухню? Помнишь, что я тебе сказал?
В отчаянии Элла не спала, не мылась, и ничего не ела, кроме черствого тоста прошлым вечером. Она варилась в собственной вине и осознании, что заслужила все это.
Она даже не прикоснулась к компьютеру, чтобы закончить статью, которую Ребекка ждала от нее завтра утром. Она не отвечала на звонки. А их было много. Ребекка оставила два сообщения. Одно – что она посылает в Анкоридж фотографа, чтобы сфотографировать Натана на обложку. И второе – чтобы Элла срочно ввела ее в курс дел. Если она пропустит завтрашний дедлайн, у всей команды будут неприятности.
Натан звонил четыре раза с тех пор, как она приземлилась в Рино. Первые три он вешал трубку, не дождавшись ответа. В последний раз оставил сообщение с извинением. Он не должен был говорить ей о том, как она выполняет свою работу. Это было сильным преувеличением.
А как насчет того, что она говорила ему, что любит его? Это тоже было сильным преувеличением?
Ни Натан, ни Дэмьен так не считали.