Моя тропа. Очерки о природе - Дмитрий Житенёв

ЛОСИ

Вечереет. B Батайловском заливе оглушительно бьёт рыба. Около Мининских островов струйкой тянется дым костра. Там пастухи с лошадьми. Хорошо слышны голоса, разносящиеся над рекой. На островах заунывные вскрики чибисов, в небе частое чиканье бекасов.

Около пастухов громкий плеск воды, возбуждённые голоса. Я не обращаю внимания на этот шум – ведь каждый вечер перегоняют лошадей с берега на остров. Но шум и плеск не прекращаются, а наоборот приближаются к нам. И в это время крик: «Лоси! Лоси плывут!»

Да вот же они! Из-за куста показывается лопоухая и горбоносая голова лосихи. За ней плывёт лосёнок. Увязая в грязи, они выскочили на мелкое место и встали в зарослях тростника.

Борис крикнул, и лоси, ломая тростник, с шумом разбрызгивая воду и грязь, легко вырвались на берег метрах в двадцати от нас и снова остановились, настороженно поводя большими ушами. Лосёнок стоял перед матерью, почти прижавшись к ней. Лоси как будто с любопытством смотрели на нас, а потом легко зарысили к лесу. И в сумерках долго было видно, как мелькают светлые ноги бегущих лосей. Их туловища словно растворились в кустах и деревьях.

Прошёл рейсовый теплоход «Каманин», в берег ударила поднятая им волна, в тёмном небе совсем по-человечески крикнула цапля: «А!», и в наступившей темноте почти рядом со мной невидимый нахально викнул чирок.

Увидели мы с отцом этих уток издалека, как только вышли из леса к озерку, что за Новой деревней около Ярославского шоссе. Они плавали маленькой плотной стайкой почти на середине. Отец пошёл на противоположный берег, чтобы стронуть их в мою сторону, а я пополз по какой-то канаве, затаился за хиленьким кустиком у самого берега и стал ждать. Другого выбора у меня не было. Только терпение и счастливый случай могли тогда мне, мальчишке, помочь.

Они подплывали долго, тройка осенних морских чернетей, две утки и селезень – голубая спинка и чёрные головка и грудь. Я дождался и нажал спуск одностволки, когда стали видны жёлтые его глаза. Осечка! Утки рванулись, залопотали крыльями и ножками по воде и взлетели. Я успел взвести курок и пальнул просто в сторону этой плотной стайки. Селезень вдруг словно споткнулся обо что-то в воздухе, закосил вправо и, кувыркаясь, упал на берег. Я бежал к нему, задохнувшись скорее не от бега, а от счастья. Вот он-то, этот чёрно-голубой красавец, и сделал меня поклонником утиной охоты. Именно поэтому и сегодня, спустя более чем полвека, меня так волнует вид летящей утиной стайки, даже если это городские утки и поднялись они с какого-нибудь московского пруда.

Сколько раз я потом бывал на утиных охотах! Не упомнить! И каждая была словно первой, хотя ты уже много раз видел, как плотнеет и плотнеет предрассветный туман, как влажной паутиной садится он на лицо, на стволы ружья, которые словно седеют. Понемногу начинает развидняться. Небывалая тишина заполняет пространство – плёс водохранилища, застывшие шарообразные ивы, невидимый пока лес на далёком берегу.

И вот он, еле слышный посвист утиных крыльев! Ты вглядываешься туда, откуда они должны появиться, и утренняя дрожь то ли от холода, то ли нервная заставляет тебя приоткрыть рот, чтобы лучше слышать этот посвист, один из самых лучших для охотника звуков. Утки врываются к тебе из серого пространства навстречу стволам твоего ружья, которые словно сами ищут то, на что должны быть нацелены! И удары выстрелов! И падение добычи на воду! Только затихающее эхо выстрелов перекатывается, замолкая, среди далеких прибрежных перелесков. И опять великая тишина осеннего утра…

Каждый сезон охоты хорош по-своему.

Весенний короток – десяток дней.

Весной ты ещё до рассвета в шалаше, а перед ним плещется подсадная утка, ждёт кавалера и, заслышав его, даёт такую громкую осадку, свой призыв, что тебя бросает в дрожь. Селезень появляется порой настолько неожиданно, что и не поймёшь, откуда он взялся. Утка уже не кричит, а ласково покрякивает, заманивая красавца. Тут уж не медли с выстрелом…

Осень же открывает самый большой сезон, больше трёх месяцев в средней полосе, с середины августа до середины ноября, а то и позже.

Каждый охотник ждет осени с нетерпением, а настоящий утятник – особенно. Осенний пролёт северной утки, чёрной, нырков – это время для него. Пролетят август, сентябрь – и вот уже на широкой глади озёр, водохранилищ, а кое-где и просто больших прудов закачаются на мелкой волне чёрные поплавки. Это пролётные стаи нырков. Сидят они всегда далеко от берега. На моторе, правда, можно «подлететь» к ним, но это запрещено, да и нормальному, правильному охотнику не пристало заниматься таким неприличным делом. Остаются чучела. Вот уж охота так охота!

Вечерний перелёт.

Как-то в октябре, получая путёвку на Московское море, я услышал от охотоведа такие слова: «Ну, чего это сейчас люди едут туда? В это время не с них надо брать деньги, а наоборот – им приплачивать. За смелость!» Я посчитал это высшей похвалой в свой адрес.

Действительно, одно дело, когда середина августа, тепло, можно даже при желании ещё искупаться, а другое, когда холодрыга, утром забереги ледяные, тучи низкие, снег вот-вот полетит, но надо лезть в лодку, грести к месту, ставить чучела скрюченными от холода пальцами, а потом греть руки об остывающую кружку чая из термоса. И самое главное, что никто тебя не заставляет это делать, кроме одного – охотничьей страсти. Зато трофей оправдывает все страдания, муки и лишения. Полновесная осенняя утка залита жиром, ладная, кругленькая, словно булыжничек. Не то, что августовская, недавно ставшая на крыло, вся утыканная будыльями нераскрывшихся перьев. Их дома приходится буквально пинцетом выдергивать. Нет! Такая «жидкая» дичь не для меня. Да её ещё и мухи мгновенно яйцами закидывают.

Позднеосенняя охота с чучелами хороша ещё и тем, что стреляешь не по обычным в нашей средней полосе России кряквам и чиркам, а по плотной, крепкой на рану северной утке – морской и хохлатой чернети, по синьге да по турпанам. Не верьте тем, кто говорит, что их мясо пахнет рыбой. Ерунда всё это! Даже большой крохаль, который бывает добычей охотника в это время, если его правильно приготовить, и не думает пахнуть рыбой, хотя ею же и питается. Единственная утка, как мне кажется, прямо-таки воняет рыбой – это луток, малый крохаль.

И вот ты в шалаше. Перед ним, недалеко от берега, застыла стая «приманок». Холодно, руки стынут, ноги в резине сапог еле шевелятся, но всё это, и холод и непогода, моментально куда-то исчезает, когда глаз замечает далеко-далеко стелющуюся над самой водой вереницу чёрных, словно головешки, нырков, которые засекли чучела и ладят к ним. И только от того, как ты их выставил, насколько правильно они выглядят, зависит успех охоты.

Утки совсем рядом! С шипением пера, растопырив серо-голубые лапки, они тормозят, скользят по воде и замирают на расстоянии близкого ружейного выстрела.