Искатель приключений - Ксавье Монтепен

За несколько минут до того часа, когда похоронный кортеж должен был отправиться в церковь и на кладбище, три наследника соединились в амбразуре окна гостиной, с осторожностью и таинственностью, достойными опытных заговорщиков.

– Ну, любезные кузены, – сказал виконт де Жакмэ, уверившись, что голос его не мог быть слышен никем, кроме его двух аколитов, – мы приближаемся к минуте торжества!..

– Слава Богу, – отвечали в один голос барон и кавалер.

– Все эти мелкопоместные дворянчики, которые толпятся вокруг бездомного авантюриста, вовсе не подозревают, что они в гостях у нас…

– Конечно, нет!..

– Поэтому, когда бомба лопнет, эффект будет удивителен…

– Надеюсь, – заметил де Морисуш.

– Кстати, когда бомба должна разорваться?

– Сейчас, – отвечал барон.

– О! Еще успеем, – прошептал кавалер де Вертапюи.

– И я того же мнения, – продолжал виконт де Жакмэ. – Ни к чему торопиться!.. Пусть прежде похоронят нашего превосходного друга, нашего милого родственника, о котором мы так сильно сожалеем… Возвратившись из церкви, мы объяснимся с усыновленным… который не усыновлен.

Кавалер и барон изъявили согласие молчанием. Виконт продолжал:

– Так как мы уже заговорили об этом невинном плуте, который желал нас обворовать, то скажите мне, любезные кузены, как вы его находите?..

– Э! э! – прошипел кавалер де Вертапюи.

– О! о! – промычал барон де Морисуш.

– Понимаю вас как нельзя лучше, – сказал виконт де Жакмэ, – и думаю совершенно одинаково с вами.

– Не правда ли? – спросили оба кузена.

– Да… По-моему, в нем нет ничего обольстительного, и я не понимаю пристрастия, которое имел к нему покойный Режинальд!..

– Самое обыкновенное лицо!..

– Самая ничтожная осанка!..

– В лице нет никакой свежести!..

– И какое бесстыдство написано на нем!..

– А заметили вы его презрительные гримасы?..

– Глаза довольно недурны, но уж чересчур красны!..

– Может быть, они красны потому, что он плакал…

– Да, конечно, он плакал, – продолжал виконт де Жакмэ, – даже и теперь еще плачет, лицемер!.. Он, разумеется, считает себя наследником и потому плачет. Спрашиваю вас, правдоподобно ли это?.. Что же будет делать когда мы его выгоним?

Разговор этот был прерван большим движением в зале.

Гроб, в котором заключались останки Режинальда, поставили на дроги. Каждый занял место в процессии, и она двинулась.

Рауль шел впереди, как будто действительно был сыном маркиза де ла Транблэ. Три кузена сопровождали покойного родственника, отдалившись от Рауля на значительное расстояние.

Религиозный обряд совершился пышно и торжественно: могила закрылась над трупом Режинальда и еще раз присутствовавшие увидели осуществление страшных слов: Memento, homo, gua pulvises! et in pulverem reverteris! (Человек, вспомни, что прах и в прах превратишься.) По обычаю, установленному с незапамятных времен и еще существующему в провинции, большой обед, называемый похоронным, был приготовлен в самой обширной из комнат замка для родственников и друзей покойника, приехавших на похороны.

В ту минуту, когда гости готовились сесть за стол, на верхнем конце которого стояло пустое кресло Режинальда, три кузена исчезли. Они отправились к управителю, который ожидал их в беседке.

Между этими четырьмя достойными особами начался разговор, продолжавшийся несколько минут; потом управитель отдал виконту де Жакмэ две бумаги, которые тот старательно спрятал в карман. Это было письмо Режинальда к королю и не подписанный акт усыновления. С этими важными документами, из которых только одному предназначалось увидеть свет, три кузена возвратились в столовую. Гости уже сидели за столом, и обед начался.

Виконт де Жакмэ, которому, с общего согласия кузенов, поручено было говорить, как человеку, более других обладавшему красноречием, и мужественным и увлекательным, сделал несколько шагов, поклонился как только мог любезнее гостям и сказал:

– Господа, я, Клодульф-Элеонор виконт де Жакмэ, от себя лично и от двух моих кузенов, знатных и сильных особ: кавалера Антенора де Вертапюи и барона Ландольфа-Адемара де Морисуша, благодарю вас за честь, которую вы нам оказали, сев за наш стол в нашем замке Ла Транблэ…

Когда виконт де Жакмэ окончил эту странную речь, ропот удивления пробежал между присутствующими. Гости переглянулись. Рауль вспыхнул, потом побледнел, потом встал и, повернувшись к кавалеру, спросил у него дрожащим от волнения голосом:

– Я не понял смысла ваших слов, милостивый государь. Благоволите объяснить их.

Жакмэ окинул Рауля с ног до головы с самым презрительным видом и спросил тоном пренебрежения:

– Скажите мне прежде, кто вы такой? Я вас не знаю…

– Кто я такой? – вскричал молодой человек силясь обуздать гнев, кипевший в нем. – Я приемный сын того, чью память вы оскорбляете! Маркиз де ла Транблэ избрал сердцем и усыновил меня…

– О! о! – сказал кавалер. – В том, что вы сказали есть маленькая ошибка, которую я поправлю. Может быть, вы и действительно сын, избранный сердцем нашего дорогого родственника, маркиза Режинальда, но что касается до того, что он, как вы говорите, усыновил вас, в этом я не могу с вами согласиться…

– Милостивый государь! – прошептал Рауль с глухой яростью.

– Отвечайте мне ясно и категорически, – продолжал кавалер. – Вы думаете, что вы здесь в своем доме, не правда ли?

– Да, – отвечал Рауль. – Я так думаю.

– А на чем вы основываете свое убеждение, позвольте вас спросить?

– На нежной привязанности моего возлюбленного отца, который непременно хотел усыновить меня…

– Заблуждение! – отвечал Жакмэ. – Маркиз де ла Транблэ не хотел этого!..

– Ложь! – вскричал Рауль.

– Нет, не хотел, – продолжал виконт, – или, по крайней мере, подобное желание не было его последней волей…

– Вы лжете!.. Вы лжете!..

– Я никогда не лгу, – возразил виконт де Жакмэ, – и если уверяю в чем-нибудь, то и доказываю это…

– Докажите же! – вскричал Рауль.

– Это очень легко.

Виконт вынул из кармана бумагу.

– Это что такое? – спросил молодой человек, у которого от ужасного волнения дрожали губы и руки.

– Это акт усыновления, отвечал виконт. – Ну?..

– Я прочту его вслух, и пусть достопочтенные господа, здесь присутствующие, рассудят, кто из нас прав.

И виконт де Жакмэ начал чтение. Он дошел до конца, делая ударение почти на каждом слове. Нотариус Режинальда находился в числе гостей.