Ключ - Наталья Болдырева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопрос был адресован мне.
— Я?!
— Да, ты. Вы подошли к южной стене, со стороны Эдгаровой топи. Смурый следил за вами. По его словам — это тот самый ублюдок, что был помилован на казни, и мы действительно нашли у трактирщика серебряную монету королевской чеканки. Это тот, Вадимир, кого ты держишь за Ката. А ещё, — капитан городской стражи оглянулся и понизил голос до зловещего шёпота, — Смурый божится, будто насадил его на перо, клянётся, что пропорол ему почку и тот умер… а затем воскрес прямо у него на глазах.
Я смутно припомнил вывеску той грязной забегаловки, на пороге которой последний раз видел Сета. Кажется, на паре криво сколоченных досок действительно красовались топор и удавка… Сет — человек, боявшийся даже приблизиться ко мне лишь потому, что страт называл меня колдуном…
— Этого не может быть.
Уверенность в моём голосе убедила стражника. Он кивнул.
— Сегодня, когда Смурый хорошенько проспится, я допрошу его ещё раз. Лично. Но, думается, это будет пустой тратой времени…
— Изот… — Вадимир вклинился в разговор. Он казался обеспокоенным. — Изот знает о Никите?
— О нет, — стражник откинулся на высокую спинку стула, и тесный круг склонённых над столом голов моментально распался. — Я позаботился об этом. Более того, мне кажется, Изот принимает за него Ката! По крайней мере, он убеждён, что это именно его уже неделю требует выдать прибывший в столицу страт.
Я закатил глаза, обессиленно сползая по спинке стула. Именно этого и не хватало для полноты картины. Усмехнувшись, я подумал, что мне ещё повезло встретить на улицах столицы именно Вадимира, а не одного из чёрных.
— И он отдаст его? — Вадимир был не на шутку обеспокоен.
— Сперва его надо поймать. Ни одна живая душа в трущобах не смогла сказать нам, куда подевался смертельно раненный человек с приметным посохом в руках. А ведь вплоть до глубокой ночи его видели валяющимся посреди улицы. Я просто в толк не возьму, куда он мог подеваться… — Судя по отчеркнувшей переносицу морщинке, вопрос и впрямь занимал его не на шутку.
— Ищите, но не слишком-то усердствуйте в поисках. Нам совсем не с руки ворошить трущобы. И сделайте что-нибудь со стратом.
Стражник взглянул удивлённо.
— Обязательно сделайте что-нибудь со стратом, — подчеркнул Вадимир, — он единственный, кто знает Никиту в лицо. Он может серьёзно спутать нам карты.
— У Изота есть собственные люди, которых мы не можем контролировать. Они тоже будут искать.
— Что ж, Изот, — усмешечка искривила губы капитана, — пусть он погоняется за этим неуловимым Катом, атаманом Октранского леса.
Заседание заговорщиков было окончено, Вадимир кивком отпустил всех собравшихся и, переговариваясь достаточно тихо, чтоб ничего нельзя было расслышать, они, одёргивая амуницию и задвигая стулья, собрались тесной группой и покинули комнату все вместе, намереваясь, очевидно, продолжить разговор по дороге.
Вадимир не шелохнулся, человечек у камина пошевелил носками сапог, положил ногу на ногу, придвинув подошвы ближе к огню. Меня никто не отпускал, да я и сам не спешил уходить. У меня было о чём спросить Вадимира.
— Какого чёрта? — вскочил я, едва лишь закрылась входная дверь.
— Замковые стены так холодны… — протянул человечек у камина, растирая ладони. Вздохнув, он поднялся, наконец, со ступеньки и уставился на меня ярко-голубыми, словно вода южных морей, глазами. — Хотел бы я знать, почему тебя ищут так по обе стороны от границы?
— Познакомься, Никита, — Вадимир встал, — это Калкулюс, комендант замка, гном. Наш незаконнорождённый наследник, — Вадимир приобнял меня за плечи, подтолкнул к человечку, — говорит, будто разбирается в горном деле.
Человечек улыбнулся, продемонстрировав ровный ряд крупных белых зубов, и протянул широкую, испещрённую мелкими морщинками руку.
— Гном? — тупо переспросил я, пожимая её.
— Гном, — подтвердил Вадимир. — Он ответит на все твои вопросы и сам задаст несколько, а мне, извини, пора бежать. Служба. — Он вдруг подмигнул весело, развернулся на каблуках и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
— Вадимир сказал, я могу задержать тебя на пару часов, а потом тебе надо будет вернуться в казармы. Ты ел сегодня? — Не дожидаясь ответа, он вразвалку прошёл в тёмный угол комнаты и загремел там чем-то, приговаривая: — Пусто, пусто. Погоди, а вот и вчерашняя каша.
Обратно он прошёл, волоча большой, в половину своего роста котелок — ни разу не чищенный, наверное, со дня своего создания, а потому аспидно-чёрный снаружи, с присохшей по стенкам комковатой массой внутри. Я решил, что не слишком уж голоден.
Гном прицепил котелок на специальный крюк в дальней стенке камина. Сильные узловатые руки не боялись жарко пылающего огня. Вынув из-за голенища деревянную ложку, гном поскрёб стенки котелка, сгребая кашу к днищу. К шипению плавящейся смолы присоединилось шипение моментально закипевшего жира. По комнате разнёсся на удивление приятный запах гречки с бараниной. Я решил, что, пожалуй, смогу протолкнуть в себя пару ложек.
— Так где ты, говоришь, родился? — Гном помешивал кашу. — Да, и собери на стол, там должна была остаться чистая посуда. — Он неопределённо ткнул ложкой за спину, и я пошёл в тот угол, откуда был добыт котелок.
— Россия. Страна славян. К востоку от Англии.
Ситуация казалась мучительно знакомой, хотя кавардак, царивший в тёмном углу, едва ли напоминал ухоженную, освещённую цветным витражным окном и оттого особенно уютную книжную полку в библиотеке Цитадели. Я на ощупь пытался найти хотя бы одну миску, но отдёргивал пальцы, тычась в жирное и липкое. Под ногами гремело при каждом шаге. Колени ударялись об острые углы.
— Что ж ты так возишься? — Гном не выказал и доли удивления. — И давно ты вышел из подземелья?
Я схватил первую попавшуюся под руку посуду, поспешил к яркому огню камина.
— Откуда ты знаешь?
— О переходах? Я сам строил последний. — Принимая посуду, он задержал мои ладони в своих, посмотрел внимательно, будто гадая. — Мда-а-а… — протянул он.
Отвернув скрипнувший крюк от огня, гном зачерпнул из котелка по три полные ложки. Липкая комковатая каша медленно растекалась по не слишком чистым мискам. Но густой ароматный дым раззадоривал недюжинный аппетит. Я вынул из-за голенища свой шанцевый инструмент.
— Человек с такими руками, как у тебя, не может знать душу камня, ты и дня не работал в шахтах. — Гном улыбался, глядя, как я зубами снимаю горячую кашу с ложки. Сам он ел так, будто стряпня уже давно остыла. — Но ты — знаешь. Камень примет тебя, а значит, у тебя был добрый наставник.
Я пожал плечами, вспомнив старых профессоров кафедры. Присел на ступеньку камина. Да, я любил своё дело, но не мог бы сказать, кому обязан был этой любовью. На ум вдруг пришла блестящая залысинами, загорелая до черноты, обрамлённая светлым нимбом редких выгоревших на солнце волос макушка староватого уже для своей должности доцента, руководителя моей первой студенческой практики. Он любил карту, густо утыканную красными гвоздиками особо опасных участков, и леденящие душу истории о сорвавшихся в пропасть студентах. Гречку, консервированную с тушёным мясом, он тоже уважал. Я покосился на гнома.