Корниловец - Валерий Большаков

Наводчик, командир башни и старший артиллерист будто соревновались в скорости и точности. И вот…

— Огонь!

Палуба под ногами сотряслась, а двенадцатидюймовка так ахнула, что Кирилл присел. Мысли вынесло из головы, в ушах звенело, Авинов всё глотал и глотал открытым ртом воздух, остро и едко вонявший сгоревшим кордитом, глотал, как рыба, и так же, по-рыбьи, таращил глаза на «эту сторону».

Снаряд-«чемодан» ушёл, шурша, и ударил по далёкому особняку. Белёный двухэтажный дом с красным флагом мгновенно вознесло тучей обломков, пыли комков земли. Уши Авинова плоховато различили громыхание далёкого взрыва.

— Боевым постам — дробь! — скомандовал довольный каперанг. — Вернуть стволы в диаметральную плоскость. Пробанить орудие.

Кирилл смотрел вокруг, как зачарованный, словно выстрел снял пелену с глаз, явил мир резким, ярким, чётким.

Где-то за горами сейчас трогался бронепоезд, с гулом входя в туннель. Скоро засвистят паровозы, поспешая следом. Добровольцы атакуют Новороссийск, занимая город с вокзала, отжимая «красных» к берегам моря и бухты, опрокидывая противника, топя в холодных волнах…

А линкоры тем временем сбрасывали с себя оковы швартовов и торжествующе гудели, словно гигантские чудовища, укрощённые офицерами флота — и выпущенные на волю.

Загрохотали лебёдки, полезли из глубины мокрые цепи, показались облепленные илом якоря. Взбурлила вода, закрученная четырьмя винтами, и «Императрица Екатерина Великая» медленно отвалила от причала. Следом шёл «Император Александр III».

«Катюша» плавно вышла из бухты. Море встретило её сурово — серыми волнами, солёными брызгами, шквалистыми порывами ветра, но линкор одолевал стихию. Острый форштевень «Императрицы Екатерины Великой» не выпирал книзу, как у римских трирем и старых броненосцев, он отвесно опускался в воду, по прямой, разваливая пенные валы, разрезая волны. Воля!

Сообщение ОСВАГ

«Конница Эрдели и Хан-Девлет-Гирея освободила Туапсе и Сочи от грузинских захватчиков, наголову разбив войска под командованием генералов Мазниашвили и Валико Джугели. Грузины бежали, бросая винтовки, оставляя пушки и боеприпасы, зерно и фураж, обоз и полевые госпитали. В ходе молниеносного рейда наша доблестная кавалерия заняла Сухум и Кутаис, где объединилась с частями Кавказской туземной дивизии, и продолжила наступление на Тифлис. Местное население радостно встречает отряды Белой армии, надеясь, что их штыки принесут в Закавказье мир и порядок».

Антонов-Овсеенко был доволен жизнью. Выдвинуться в наркомы по борьбе с контрреволюцией — это надо было суметь. Он сумел.

И вырвался, наконец, из надоевшего Таганрога, на простор кубанских степей. Задувало тут, дай бог, но трескучих морозов сей благословенный край не знал. И ступал вороной мерин наркома по блескучему снежному насту, фыркая от удовольствия. Знал — после недолгой проездки отсыпет ему хозяин корму полной мерой, четыре гарнца[111]отборного овса.

Впереди и правее ступала, голову повесив, гнедая кобыла, всем видом выражая подавленность всадницы — Даши Полыновой.

«Кавалерист-девица» переоделась в мужскую одежду — на ней были штаны, затянутые в тонкой талии ремнём и заправленные в яловые сапоги, кофта-свита крупной вязки, полушубок и папаха. Очень хорошенький казачок получился.

А вокруг, и впереди, и позади, грохотали бесчисленные подводы, топали, фыркали, ржали кони, галдела, гоготала, матюкалась Таманская армия, надёжа и опора революции.

«Штык» насмешливо скривил губы: армия… Сброд. Босота. Командиры полков и батальонов — кто они? Вчерашние солдаты и матросы, бондари и рыбаки, уголовники и контрабандисты, в лихие дни сбившие шайки себе подобных и промышлявшие разбоем да грабежами. Нынче все эти главари сошлись под красное знамя, но верховодит ими отнюдь не революционная дисциплина, а всё та же буйная вольница.

— Товарищи-и, — донеслось издалека, — на митинг!

— Погутарим, хлопцы!

— Гей, на собрание!

Тысячи голов в лохматых папахах с красными ленточками, в изгвазданных фуражках, в войлочных горских шляпах с обвисшими краями повернулись к Антонову-Овсеенко. Тот выпрямился, подтянулся, насупил брови для солидности.

На низковатой, косматой лошадке подъехал Епифан Ковтюх, командир 1-й колонны. Он и сам был низким, грузным человеком с квадратным лицом, словно кто начал рубить его из дерева, да так и не дострогал. В гусарском мундире и красных шароварах, в серой папахе с красным верхом Ковтюх вскинул руку, призывая к тишине.

— Товарищи! — заговорил он хрипучим, с железным лязгом голосом. — Я хочу сказать… бились мы с козаками, с кадетами. Знаемо, за що з ими бились — за тэ, що воны хотять задушить революцию. Мы тут с вами не орда какая, а Рабоче-крестьянская Красная армия. Товарищи, я хочу сказать… А теперь, колы так будэ — толпой переть, то козачьё с кадетами разобьют нас к чертям свинячим! Вона, побили вчера козаки хлопцев Васьки Зюка… С чого ж воны погибли? Товарищи, я хочу сказать… они погибли с того, шо не слухали командиров! А теперь — всё. Хочь трошки неисполнение приказу — расстрел!

Войско зароптало, чёрная матерная брань повисла почти видимым туманцем. Даша покривилась, и «Штык» поднял руку.

— Шо скаже нарком? — всем телом повернулся Ковтюх.

Антонов набрал воздуху в грудь и заговорил:

— Когда мы разобьём кадетов, нам скоро снова придётся воевать — нам придётся либо обороняться, либо мы вынуждены будем вести наступательную войну, освобождая рабочих и крестьян стран империализма! Старый офицер умер — он не подходит к массе красноармейцев. Командир должен знать и понимать дух своих войск — старый офицер на это не способен! Советская республика должна воспитать своего красного командира. Республика должна ещё перевоспитать армию — армия у нас просто революционная, но не коммунистическая армия. Вся надежда на вас! И среди вас уже выросли настоящие красные командиры! — Владимир замолчал ненадолго, а затем торжественно провозгласил: — Товарищи! От имени и по поручению наркомата, разрешите наградить товарища Ковтюха золотым портсигаром с надписью: «Бессмертному рейдисту командиру 1-й колонны Таманской армии т. Ковтюху — на память от наркома Троцкого».

Хлопцы радостно взревели, начали стрелять вверх, а побуревший Епифан неуклюже принял награду, растроганно бормоча: «Добре, хлопьята, добре…»

— Золотые часы, — поднял голос «Штык», — с надписью: «Славному командарму Таманской армии т. Матвееву от Донского ревкома!»

Наградив командарма, Антонов передал ему и Почётное Красное знамя.