Маркус Вольф - Леонид Млечин

В том же 1955-м Москва установила отношения с Бонном — невозможно было игнорировать существование столь важного европейского государства, как ФРГ.

В Восточном Берлине настороженно следили за сближением СССР с ФРГ. Подозрительность Ульбрихта и его соратников заставляла предполагать худшее. Им недостаточно было информации, поступавшей из Москвы. От Маркуса Вольфа требовали выяснить, что скрывают советские друзья. Он пустил в ход всю свою агентуру в ФРГ, чтобы узнать, о чем же договорился Аденауэр с Хрущевым. Впредь его разведчики будут пристально наблюдать за любыми контактами советских представителей с западногерманскими политиками.

Двадцать пятого января 1955 года Советский Союз объявил об окончании состояния войны с Германией. Прекратил действие советский оккупационный режим, упразднили и институт верховного комиссара.

А 7 июня советское посольство в Париже передало западногерманскому посольству приглашение канцлеру Конраду Аденауэру приехать в Москву «для обсуждения вопроса об установлении дипломатических и торговых отношений между Советским Союзом и Германской Федеративной Республикой».

Восьмого сентября в Москву прибыла делегация Западной Германии — через десять лет после окончания войны. Полторы сотни немецких чиновников прилетели на двух самолетах. Технический персонал со средствами связи и запасом еды доставили на поезде. Дипломаты и разведчики из ГДР внимательно наблюдали за ходом переговоров, стараясь не упустить ни одной детали. В Восточном Берлине всегда опасались, что советские товарищи могут сговориться с западниками за спиной ГДР.

Конрада Аденауэра в Москве часто обвиняли в реваншизме. Аденауэр знал, как ответить. Пристально глядя на министра иностранных дел Молотова, сказал, что он по крайней мере — в отличие от некоторых — не пожимал руку Гитлеру.

Переговоры с западными немцами вели глава советского правительства Николай Александрович Булганин и первый секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущев.

«В противоположность Булганину с его клиновидной бородкой, седыми, причесанными на пробор волосами и добродушным выражением лица, — вспоминал Аденауэр, — Хрущев вовсе не изображал доброго дядюшку…

Булганин и Хрущев пытались продемонстрировать мне, что их мнения и цели абсолютно совпадают. Булганин сказал мне, что Хрущев и он едины, что они уже 30 лет работают в тесном контакте и доверяют друг другу беспредельно. Он призвал Хрущева в свидетели, и Хрущев подтвердил. У меня сложилось впечатление, что они оба тщательно следят за тем, чтобы всегда высказывать одно мнение. Была ли это действительно дружба до гроба, никто из нас сказать не мог».

Советские руководители не сочли за труд выяснить привычки немецкого канцлера, и в первый же день Булганин предложил ему закурить. Некурящий канцлер отказался и едко заметил:

— У вас есть преимущество, господин Булганин. В отличие от меня вы можете пускать дым в глаза.

Переговоры шли трудно. Аденауэр требовал сначала отпустить военнопленных, а потом уже договариваться об остальном. Он утверждал, что в советских лагерях всё еще держат сто с лишним тысяч немцев. Булганин уверял, что военнопленных давно отпустили, а остались около десяти тысяч военных преступников, которые отбывают наказание в соответствии с приговорами, вынесенными судом.

Во время переговоров Хрущев взорвался:

— Я прежде увижу вас в аду, чем соглашусь с вами по этому вопросу!

Аденауэр за словом в карман не полез:

— Если вы увидите меня в аду, то лишь потому, что первым туда попадете.

«Хрущев очень разволновался, и всего даже нельзя было перевести, так как он говорил слишком быстро, — вспоминал канцлер. — Время от времени он грозил мне кулаками. Тогда я встал и тоже поднял на него кулаки».

Переговоры едва не сорвались. Участвовавший в переговорах дипломат Ростислав Александрович Сергеев рассказывал, что Хрущев вел себя очень жестко:

— Если наши уважаемые партнеры не подготовлены сейчас вести переговоры и достигнуть соглашения по вопросу установления дипломатических, торговых, а также культурных отношений, если они хотят подождать, я считаю, что можно подождать. Нам не дует.

Никита Сергеевич привстал и выразительно похлопал себя по нижней части спины. Возникла немая сцена. Жест перевода не требовал. В официальный текст вместо слов «Нам не дует» записали: «Нам ветер в лицо не дует».

Конрад Аденауэр собрался уезжать. Но демонстративный разрыв и скандал никому не был нужен. Напротив, желали как-то поладить и договориться. Но проверяли друг друга на прочность. В конце концов устраивающая всех формула нашлась. Решили за это выпить.

«Я заметил, что мне наливает один официант, а Булганину — другой, — рассказывал Аденауэр. — Когда же официант Булганина взял и бокал Хрущева, я его остановил, взял у него бутылку и сказал: „А ну-ка, покажите мне ее!“ Бокалы были зеленого цвета, бутылки тоже зеленые, и нельзя было разглядеть, что они содержат. Я исследовал содержимое и обнаружил, что в бутылке вода.

— Уважаемые господа! — воскликнул я. — Это нечестная игра! Вы пьете воду, а мне даете вино. Либо мы все трое пьем воду, либо все пьем вино.

Мы тогда много пили, не опасаясь последствий. Отправляясь на встречу с русскими, каждый член делегации глотал оливковое масло из консервных банок с сардинами».

Вечером 10 сентября немецкую делегацию повезли в Большой театр на балет «Ромео и Джульетта». Во время антракта пригласили к столу, накрытому в Бетховенском зале. Аденауэр предложил поздравить статс-секретаря ведомства федерального канцлера Ганса Глобке (он был настолько влиятелен, что его именовали серым кардиналом) с днем рождения.

Хрущев присоединился к поздравлениям. Никиту Сергеевича не предупредили, что Глобке — военный преступник, в третьем рейхе он участвовал в разработке расового законодательства. Со временем это станет известно, и тогда советская пропаганда обвинит Аденауэра, что он собрал вокруг себя бывших нацистов. Конрад Аденауэр сделал это не потому, что ощущал с ними душевное или идеологическое родство. Канцлер, сам свободный от связей с гитлеровским режимом, решил, что придется строить новый государственный аппарат с помощью бывших нацистов, потому что других специалистов в стране нет.

Когда по ходу спектакля Монтекки и Капулетти молились вместе, Конрад Аденауэр встал и протянул обе руки Николаю Александровичу Булганину. Они пожали друг другу руки. В зале раздались аплодисменты.

Советский Союз и Западная Германия установили дипломатические и торговые отношения. Зная, что в Восточном Берлине обеспокоены этими переговорами, Москва подробно информировала членов политбюро ЦК СЕПГ о разговорах с западными немцами. Вальтер Ульбрихт не одобрял установления дипломатических отношений с Западной Германией, но это был очень прагматический шаг Хрущева.

Немецкие пленные вернулись домой. Выглядели они неважно. Прямо на вокзале им раздавали от имени правительства ФРГ новую одежду и часы. Встречать пленных приехал канцлер.