Вальпургиева ночь - Ксения Эшли

Эмма не желала признавать его правоту. Ей хотело вырваться, убежать, спрятаться в своей комнате, в самом темном углу, где снова предаться своим страданиям.

— Отпусти меня! — взмолилась она, но Брэшен не внял ее словам. Он лишь ослабил хватку.

— Прошу тебя, Эмма, — ласково заговорил он, старая скрыть обуревавшие его чувства. — Не ты одна была в таком положении. За день я мог похоронить до сотни своих однополчан. Я рыдал и кричал, жаждал мести. Спрашивал Орпу, за что? Увы, никому не дано знать, что ждет нас дальше. Это лишь ЕЕ удел. Все мы надеемся, что горести и болезни обойдут нас стороной, что смерть — это то, что бывает с другими. Но это не так, все мы смертны.

И пока есть возможность, нужно жить…

— Да отпусти же меня. Садист! — она перестала бороться, гнев истощился, осталась лишь усталость. Как же ей хотелось поверить ему, найти утешение в его крепких объятиях.

— Эмма. Я люблю тебя, — наконец он решился сказать правду.

Женщина взвизгнула и прикрыла уши руками, но Брэшен не собирался отступать.

— Любовь — часть жизни, Эмма. Мы все пришли в этот мир благодаря любви. Ты знаешь это, потому что была замужем, любила и была любима. Ты молода и имеешь право на счастье. Ты можешь создать новую семью, родить детей. Только позволь себе это.

— Я не хочу!

— Хочешь,

— Я боюсь.

— Я знаю. Решиться начать жить заново всегда нелегко. Но я буду рядом и помогу тебе.

— А как же Нил? — губы ее задрожали. — Мне кажется, я предам его, если рожу ещё детей.

— Никогда! Ты всегда будешь его любить, но это же не значит, что больше ты никого не полюбишь. Та любовь, которой тебя научила семья, никуда не уйдет и навсегда останется с тобой. Каждая любовь уникальна. Просто открой для нее свое сердце.

И Эмма сдалась. Дни, месяцы одиночества и пустоты, подавленных рыданий, глухой и тайной борьбы с самим собой словно растворились в призрачной надежде на будущее. Ее будущее. Одинокий солнечный луч, еще совсем тонкий и слабый, но все же отважный и любопытный, просочился сквозь мрак ночи, принеся с собой надежду на счастье.

Эмма поверила Брэшену. Слезы градом покатились из ее глаз. Но то были слезы омовения, очищения ее измученной души, как спасительный ливень после долгой засухи, что приходя с грозой и молнией, пугающий и бурный, он орошает землю, питает ее и дает жизненную силу.

Женщина подняла глаза на Брэшена и впервые за год улыбнулась по-настоящему, искренне, от всей души. Мужчина понял, что победил. Он наклонился к ней и медленно-медленно коснулся губами ее губ.

***

— Почему ты не пускаешь меня домой? В моей хижине хранится столько трав, я быстрее залечила бы укусы, чем здесь, лежа в этой комнате.

Шанталь скрестила руки на груди, стараясь хоть как-то, хоть немного выглядеть респектабельней, что ли. Сейчас голова девушки представляла собой солнечный шар, — опухший и отекший шар — и Шанталь прекрасно представляла, как она выглядит, хотя, ради ее же блага, Эмма не допускала девушку до зеркала. Поэтому, когда Дарок, весь такой солидный и до зависти красивый, высился над сидевшей на кровати девушкой в ее спальне, Шанталь приходилось то и дело подбадривать свое достоинство, дабы не чувствовать себя окончательно убогой.

— Скажи мне, какие снадобья взять, и я сам съезжу за ними, — ответил Дарок.

— Не нужно никуда ездить. Я хочу самостоятельно побывать в собственном доме, — упрямо настаивала девушка.

— Это исключено. Ты ещё слишком слаба.

— Если моя физиономия сейчас напоминает морду бульдога, это не значит, что я не могу передвигаться на двух ногах. Или ты боишься, что своим видом я напугаю половину Маам Кросса?

Дарок устало вздохнул и покачал головой. Его покровительственный тон, с которым он общался с Шанталь, будто она нерадивый ребенок, сильно злил девушку.

— Это небезопасно. Даже в сопровождении меня и Олава я не могу гарантировать тебе полную защиту, — последние слова он произнес с тщательно скрываемым отчаянием, и Шанталь обругала себя за упрямую настойчивость.

Кларк сильно переживал по поводу случившегося. Он винил себя за то, что даже рядом с ним она угодила в беду.

— Ты здесь ни при чем. Как и мой дядя, — добавила она.

Шанталь знала, как зол Дарок на Бенардира, думая, что тот забыл закрыть заслонку, и потому пчелы роем выбрались наружу.

— Мы оба знаем, что дядя внимательно следит за своими пасеками. К тому же ты сам говорил, что от меня так сладко пахло, что не только пчелы не устояли бы от этого аромата. Ясное дело, что кто-то специально подстроил несчастный случай.

Дарок давно обо всем догадался, можно сказать, сразу же, но надеялся, что сможет скрыть это от девушки. Увы, не вышло.

— Именно поэтому тебе запрещено покидать не только мой особняк, но и свою комнату, — хмуро ответил он.

Шанталь вспыхнула.

— Выходит, я пленница в этом доме?

Дарок передернул плечами.

— Думай, как знаешь. Но это для твоего же блага.

На этом он покинул ее. Опять. Как делал все те несколько дней, прошедшие с тех пор, как они вернулись с пасеки Бенардира Скрогинса. Дарок заботился о ней, но одновременно пытался подчинить своей воле, вызывая у девушки к нему смешанные чувства. Она и злилась на него за чрезмерную опеку, но одновременно была благодарна. А ещё она боялась того, что должно было произойти спустя всего несколько дней.

Она боялась грядущей Вальпургиевой ночи.

От Драгонешти не было никаких вестей. Даже назойливый Эвклид уже не попадал в поле зрения девушки. Она терялась в догадках. Шанталь была уверена, что Сгаташ не отступится от своей затеи. В главный праздник весны королева собиралась сотворить такое, — девушка даже не представляла что — чего не делал ее клан до этого. Сгаташ нанесет свой главный удар практически через неделю, а Шанталь не могла ей помещать.

Да-да, помешать. Девушка даже сама не поняла, когда определилась с выбором. Когда поняла, что не сможет предать Дарока. Он не говорил ей слов любви, не звал под венец, не клялся в вечной преданности. Но сердце девушки сделало выбор за нее. Шанталь любила Дарока, любила всем сердцем, и ради него готова была поступиться своими принципами. Ей было больно и стыдно, что она не оправдала возложенных на нее Сгаташ надежд, и с каждым днем голос совести давил сильнее.

Хуже стало после того, как в особняк, чтобы ее проведать, явилась Кларелиш.

Едва эффектная ведьмочка ворвалась в спальню Шанталь, у той непроизвольно отвисла челюсть.

— Кла-ре-лиш? — вытаращив глаза, девушка ошарашено уставилась на подругу.

— Шанталь! Как я рада тебя видеть! — ведьма сияла, как полированное золото. — Ну и видок у тебя.

Несмотря на то, что девушка и без нее знала, что выглядит ужасно, полуопешивший-полунасмешливый взгляд Кларелиш окончательно вернул ее на любимое дно.