Двум смертям не бывать - Светлана Успенская

— Нет! — истерически взвизгнула Жанна. — Не подходите ко мне! Не отдам!

Чтобы не беспокоить роженицу, ребенка оставили в покое. Жанну с сыном отвезли в палату на каталке.

Чуть слышно поскрипывая колесиками, каталка катилась по тихим коридорам, а Жанна любовалась на своего ребенка. Он тихо посапывал, закрыв глазки.

«Какой он хорошенький, какой он маленький! — думала она. — Господи, да у него даже ресницы на веках есть! И пальчики на руках! Боже мой! И даже ногти есть!»

Она испытывала странное радостное возбуждение, слабость и одновременно тревогу. В палату, куда поместили Жанну с сыном (там больше никого не было), сразу же ворвалась разгневанная Дора.

— Тебя заберут отсюда завтра утром! — с ненавистью прошептала она. — Смотри, не дури… И учти, за эту ночь фирма тратит лишних восемьсот долларов!

Жанна была счастлива. У нее еще была одна ночь, чтобы побыть с сыном, целая ночь! Она никому не отдаст свое дитятко, свою кровиночку… Она выбиралась и не из таких ситуаций, она что-нибудь придумает! Она не будет спать, будет охранять сына, чтобы никто не выкрал его у нее.

У них впереди еще целая ночь!

До рассвета Жанна, сжигаемая нервным напряжением, не могла заснуть. Она вслушивалась в ночную тревожную темноту и вздрагивала от любого, самого слабого шороха. Ей все время казалось, что кто-то крадется по коридору, входит в палату, чтобы отнять у нее сына.

Но все было тихо. Мальчик тихо спал, причмокивая во сне. Жанна уже несколько раз прикладывала его к груди, ощущая при этом странное чувство незнакомого ей доселе трепета и явившейся откуда-то из глубины души внезапной нежности. Но к утру усталость взяла свое. Она тихо задремала, положив сына на подушку подле себя — едва ли кто-нибудь осмелится стащить ребенка у нее из-под носа.

Утром в палату вошел улыбающийся американский врач и лошадиная Дора.

— Ну что, успокоилась? — спросила переводчица вместо приветствия, а потом залопотала что-то по-английски. Восхищенные возгласы «beautiful baby, pretty boy» и прочие слюнявые восклицания были понятны и без слов и предназначались в основном медперсоналу.

Ребенка осмотрели (Жанна следила за докторами тревожным, настороженным взглядом), и врач сказал, что роженицу можно забирать.

— Послушайте, — обратилась к нему Жанна, приподнявшись в постели, — я вовсе не хочу его отдавать, я передумала…

— Что она говорит? — спросил врач у переводчицы.

Та обнажила зубы в улыбке:

— Благодарит.

Врач удовлетворенно закивал и улыбнулся Жанне.

— Good luck! — сказал он и, помахав рукой, вышел из палаты.

— Одевайся, дура! — прошипела Дора, бросив на постель ворох одежды. — Я, конечно, знала, что все роженицы психованные, но не до такой же степени… Да успокойся ты, никто не намерен забирать у тебя ребенка, — сказала она, видя, как Жанна опасливо прижала к груди сверток с сыном. — Сейчас поедем в пансион и подумаем, что нам дальше с тобой делать… Только веди себя прилично, здесь никто твои истерики выслушивать не намерен…

Боязливо посматривая в сторону переводчицы, Жанна оделась, и женщины направились к выходу из госпиталя. Мать сама несла ребенка на руках, как ни навязывала ей Дора свою помощь, как ни скалила в приветливой улыбке страшные зубы.

В машине их ждал Кевин. Жанна опасливо оглянулась. Тех мордоворотов, которые били ее вчера, не было видно, и она немного расслабилась. Кажется, никто не собирался совершать над ней насилие. Очевидно, эти типы поняли, что даже побои не заставят ее изменить свое решение, и смирились. Все-таки в Америке нельзя безнаказанно творить зло — ведь она может обратиться в полицию, оптимистически рассудила Жанна.

Войдя в квартиру, она осторожно положила ребенка на диван и подозрительно уставилась на Дору. Та вертелась по квартире, явно не желая уходить.

— Ребенка я не отдам, — глухим голосом произнесла Жанна, в упор глядя на переводчицу.

— Да что ты! — заюлила Дора. — Я ведь не зверь, я тебя понимаю. Не бойся, мы вызовем адвоката, обговорим создавшуюся ситуацию с директором. Конечно, проблемы есть, но ведь все можно решить мирным путем. Я сейчас пойду куплю немного еды и памперсов ребенку. Тебе нужно хорошо есть, вон ты какая бледненькая…

Она ушла, предусмотрительно заперев дверь на ключ.

Шатаясь от усталости, Жанна подошла к окну. Третий этаж, высоко, вряд ли кто-нибудь решится влезть к ней через балкон, а дверь закрыта на ключ… Тем мордоворотам, если они вдруг захотят отнять у нее сына, придется выламывать двери. Тогда она обязательно услышит, выбежит на балкон и будет кричать.

Стоя за занавеской, Жанна проводила встревоженным взглядом переводчицу. Выйдя из подъезда, та села в машину к Кевину. Белый «шевроле»-кабриолет, взметнув за собой облачко рыжеватой пыли, мгновенно скрылся в расплавленном мареве луизианского неба.

Вернувшись в комнату, Жанна впервые развернула сына. Ей было страшновато брать его на руки. Потревоженный кроха сморщился, как будто его чем-то огорчили, и, не открывая глаз, недовольно заплакал. Мать приложила его к груди и, пока он чмокал крошечными губами, стала рассматривать красноватое личико, голову, облепленную редкими светлыми волосиками.

— Ну и пусть, — негромко произнесла она скорее для себя, чем для сына. — Я все равно тебя воспитаю.

Покормив ребенка, она завернула его и положила на диван. Все ее тело страшно ныло, как будто ее долго били, она чувствовала какую-то ужасную усталость и при этом зверский голод. Преодолевая сонливость, Жанна добрела до кухни. В холодильнике было девственно пусто. На видном месте стоял вскрытый пакет молока — наверное, остался еще с позавчера, до того, как все это случилось… Она залпом выпила молоко, имевшее странноватый лекарственный привкус, вернулась в комнату и вытянулась рядом с сыном, утомленно закрыв глаза.

И в ту же секунду взбудораженный мозг, жаждавший отдыха, обступила толпа причудливых видений. Темнота постепенно окутывала ее, странные клубки оранжево-изумрудных змей сплетались под веками, стягивая их липкой пеленой. Потом затейливые змеи вдруг взвились во мраке, точно пламя, и сгорели. Через минуту она уже спала крепким сном, ничего не чувствуя.

Она не слышала, как к дому подъехала машина, не слышала, как, тихо звякнув ключом, открылась дверь, впуская темные фигуры, зашуршал полиэтилен упаковки одноразового шприца, тонко тренькнула разбиваемая ампула.

Она только чуть заметно вздрогнула, когда острая игла, нащупав вену, впилась в локтевой сгиб и выпустила в усыпленную кровь маслянистую жидкость. И только слегка вздохнула и перевернулась на другой бок, когда эти темные фигуры, уже не таясь, взяли сверток с младенцем и скрылись за дверью. Она спала без снов, без видений, спала, как будто опустилась на самое дно черного илистого омута.

На самое-самое дно…

Известие о том, что Шмель скоропостижно умер от редкостного заболевания, а Крот до сих пор валяется на больничной койке, страдая от поноса, привело Лучка в раздраженное состояние духа.