Адаптация - Валерий Былинский

Столы для поминок поставили в саду. Сверху свисали гроздья винограда; солнце, проходя сквозь них, пахло виноградным соком.

– Алла любила, чтобы всем было весело, – встала с места и подняла рюмку с водкой тетя Нина, – она любила посмеяться, потанцевать, помните? Так что давайте не будем плакать. Может, Аллочка сейчас смотрит на нас. Ну, пусть видит, что нам хорошо… – тетя Нина выпила свою рюмку.

Мы тоже выпили. Ученые назвали точную дату, – вспомнил я, – когда все люди на Земле умрут. Только я забыл, в каком это случится году?

К вечеру все разъехались. Остался только Сергей, у которого не было жены и ему не надо было спешить домой. Я постелил нам с ним на матрасах на втором этаже нашей дачи.

– А пошли к маме на могилу, – сказал Сергей. – Пошли?

Я кивнул. Мы спустились по лестнице со второго этажа, тихо прошли мимо спящего отца и вышли на улицу. Хотя не горел ни один фонарь, было почему-то светло, словно темнота светилась изнутри.

На могиле матери Сергей мне что-то долго рассказывал. А я уткнулся лбом в землю – ужасно хотелось чувствовать кожей землю. Она была прохладная и тихая.

Потом мы долго сидели, пили из маленьких стопок водку, чем-то закусывали. Перед нами горел, уходя бесшумными искрами в небо, воздушный костер – такой необычно прозрачной казалась окружающая нас темнота. Неподалеку текла река, мы чувствовали ее сырое дыхание.

– Когда мы умираем, за нами приходят, – говорил мне Сергей.

А что ты беспокоишься, что я уезжаю? У нас с тобой еще Бог знает сколько времени до отъезда. Целая вечность времени, бессмертие!

Ф. Достоевский, «Братья Карамазовы»

Я завис между двумя мирами – из одного места уехал, в другое не приехал. Мир, откуда я родом, состарился и пропах нафталином. Новый, куда я прибыл, оказался ничем. Жизни не было ни там, ни здесь. Той жизни, которой хочется.

Поэтому я знал, что вернусь в Москву по инерции.

А потом… потом, может быть, я наконец пойму, откуда я, а не где мне жить.

А позже догадаюсь – куда жить…

Я чувствовал, что скоро должно совершиться нечто, к чему я шел все эти годы вместе с миллионами «раз, и-и». Бывает так. Идешь по дороге и понимаешь – скоро конец.

В Днепропетровске я прожил месяц. В сентябре здесь жарко, как в московском июле.

Однажды мы с Егором и Сергеем сидели в летнем кафе возле Драматического театра имени Шевченко. Нас обслуживала довольно симпатичная девушка. Коротко стриженная, русоволосая, с голубыми глазами. Мои друзья пытались с ней познакомиться, но она не обращала на нас внимания, пока не услышала, что я из Москвы.

В ее глазах зажегся интерес.

До этого было вежливое равнодушие.

«Так вы москвич?» – спросила девушка, когда мы вышли вечером из кафе; у нее как раз закончилась смена. Мои друзья шли, чуть отстав, чему-то смеялись, что-то обсуждали между собой.

– Нет, я родился здесь. Москву не люблю.

– Зачем же вы тогда там живете?

– Живут же жены с нелюбимыми мужьями, иногда вполне неплохо, – сказал я.

– Я никогда не буду жить с нелюбимым мужем, – объявила она.

Мы с друзьями были довольно пьяными, потому что встретились и начали бродить по городу сразу после полудня; сегодня было воскресенье.

Кристине – так звали девушку – хотелось поговорить со мной, но что-то, похоже, ее настораживало. Она сообщила, что доучивается на отделении перевода и обязательно хочет поездить по миру.

– Ты похожа на Джин Сиберг, – сказал я ей.

– Да? Кто это?

– Была такая актриса.

– Почему была?

– Ну, она покончила с собой когда-то.

– Плохо, – покачала головой Кристина. – Не люблю негатив.

– Только позитив? – со смехом спросил я.

– Да. Всегда.

Мы шли мимо ЦУМа, мимо «Макдоналдса», мимо ряда летних кафе, у которых было припарковано множество дорогих автомобилей.

– А в каких фильмах снималась эта актриса? – спросила Кристина, посматривая по сторонам и трогая языком свою нижнюю губу.

– Самая классная ее роль, – ответил я, – с Бельмондо в фильме «На последнем дыхании».

– «На последнем дыхании!» – воскликнула Кристина, удивленно переводя на меня взгляд, – так я видела этот фильм! Там Ричард Гир играет.

– Нет, это другой, – сказал я. – Американский, ремейк французского. А тот был еще черно-белый.

– А… – протянула Кристина и снова отвернулась. – Фильм твоей молодости? – добавила она, не глядя на меня.

– Нет, – усмехнулся я, – скорее, это фильм молодости моих родителей. Его сняли в конце пятидесятых.

– И он тебе нравится… – сказала она почти что утвердительно.

– Да. Потому что он хороший, – кивнул я.

– А, ну понятно…

Кристина засмотрелась на перегородивший тротуар «БМВ».

– Ух ты ж… Помнишь, у Вдовиченко такой был?

– У кого?

– Ну, «Бумер». Смотрел?

– А… Там именно такая машина была?

– Нет, там черная… Это темный шоколад с молоком. Женский цвет.

Я промолчал. Мы шли дальше.

– А у тебя есть машина? – спросила она.

– Нет, – сказал я.

– Почему?

Я не сразу нашелся, что ответить. Потом сказал:

– Черт его знает, почему. Ты вот почему не куришь?

– Бросила.

– Ну вот и я бросил.

– Значит, у тебя была машина? – Она довольно улыбалась, словно добилась от меня чего-то для себя важного.

– Выходит, что так, – сказал я.

– А какая у тебя была машина? – с некоторым торжествующим упрямством спросила она.

– Слушай, – весело и пьяно наклонил я к ней голову, – ты случайно не собираешься за меня замуж, Кристина?

Кристина, не прекращая улыбаться, немного подумала, прежде чем ответить. Потом сказала:

– Нет. Хотя я могла бы в перспективе пожить с тобой. Дело в том, что мне предложили одну неплохую работу в Москве. Я пока что думаю. Вот поэтому я и спросила. Но это в перспективе…

Я предложил ей выпить что-нибудь. Она сказала: «Хорошо. Но только давай выберем хорошее кафе».

– Давай…

– Знаешь, – через какое-то время отстраненно сказала она, – я не воспринимаю мужчину без машины.

– Да? Почему?..