Адаптация - Валерий Былинский

Как отмечают специалисты из Утрехтского университета, каждые 2,5 млн лет под воздействием различных астрономических факторов происходит сдвиг земной орбиты. Такой сдвиг не дает возможность Земле приблизиться к Солнцу на необходимое расстояние. В результате Земля как бы отталкивается от Солнца и постепенно остывает, что неминуемо убивает все живые существа.

А вот двое американских ученых – астрофизик Дональд Браунли и палеонтолог Питер Уорд – оказались большими оптимистами и предсказали конец света через 500 млн лет. Браунли и Уорд сравнивают продолжительность жизни с 24 часами в сутках. По их мнению, сейчас на Земле половина пятого утра – или 4,5 млрд лет существования жизни на планете. В 5 утра флора и фауна – все живое – погибнет, в 8 часов испарятся океаны, а в полдень, по истечении 12 млрд лет, Земля будет поглощена Солнцем.

При этом ученые не испытывают особого оптимизма по поводу возможности спасения человека посредством переселения на другую планету: даже если альтернативу Земле удастся найти, добраться туда будет невозможно. Остается разве что отправить на межгалактических космических кораблях образцы ДНК так же, как в море бросают письмо в бутылке. В связи со всем вышеизложенным авторы предлагают человечеству бережнее относиться к своей планете».

В дверь позвонили.

Это пришел брат. Он был в черной рубашке-поло и черных брюках. Зашел в спальню, постоял возле матери. Помолчал. Со мной тоже почти не разговаривал. Внизу под окнами стояла его большая черная, словно нарисованная жирным углем, машина – джип «Инфинити». Похоже, брат стал первым в деревне.

Пришли мои школьные друзья, которых мать хорошо знала в нашем школьном детстве. Егор был маленького роста, любитель высоких женщин – у него и сейчас жена была высокая, спокойная и насмешливая. Он работает в пиар-агентстве компании, производящей йогурты. В школе мы с ним дружили больше других. Андрей окончил физический факультет, у него свой микроскопический магазин детских товаров, ежемесячно почти закрывающийся из-за придирок налоговых служб. Сергей, помогавший мне выносить мать из больницы, был свободным художником, – судя по одежде, давно без работы. Он прикатил на велосипеде. Андрей приехал на десятилетнем «Опеле», Егор пришел пешком – он жил через дорогу.

Все трое вполне могли бы стать персонажами какого-нибудь московского сериала о средних представителях среднего класса. Они не были ни успешными, ни беззаботными. Все встретили когда-то свою любовь, кто-то ее убил, кто-то выходил. Всех троих спасало чувство юмора. Юмор бывает разным, у нашего поколения он саркастический.

Я выглянул в окно и увидел, как «Москвич» отца останавливается рядом с черным «Инфинити» брата.

– Надо налить ему валерьянки, дать сразу, когда войдет, – сказал брат.

Я не понимал, почему он так говорит. Словно речь идет о встрече важного гостя. После водки у меня было ровное, бодрое настроение, будто только что удачно пробежался по лесу. Смерть казалась неотделимой от яркого светящего солнца на дворе, от сидящих на скамейке старушек, от копающейся в куче мусора собаки. Я спустился отцу навстречу.

– Ну как ты, пух? – бодро сказал он, широко улыбаясь и входя в подъезд с корзиной помидоров в руке. Он называл меня, как в школьной юности, когда у меня стали вырастать волосы на ногах, за что он и придумал, что я «пух». – Я вижу, большой уже здесь? – спросил отец про брата. – Давай-ка за помидорами в машину, там еще полно.

– Папа, мама умерла, – сказал я.

– Как умерла? – спросил он.

Я увидел, что отец стал прозрачен, из него – как пар изо рта – вышла сила, и ноги его начали подгибаться. Я подхватил отца под руку. Его вышедшая сила толкнула меня – но мои ноги не подкосились. Его сила обдала меня теплым паром и отлетела. Я почти ни о чем не думал – впервые, может быть, за много лет. Зачем я так с ним разговариваю? Почему по-идиотски поверил в банальность смерти? Это же совсем не банально…

– Как умерла? – снова спросил отец.

– Да все уже… – говорил я, – ничего не сделаешь, так уж случилось, папа, понимаешь, ну что тут?

Уже наверху я подумал, что теперь мать мертвая и отцу не надо за ней одному ухаживать.

Когда отец вошел в квартиру, брат взял его под другую руку. Мы провели его в нашу бывшую детскую, посадили на диван. Он сидел с ослабшими поджатыми ногами, в той же позе, что и мать вчера. Брат дал ему выпить рюмку валерьянки с водой.

– Спасибо, да… – сказал на это отец. Его лицо стало прозрачным и седым. Он даже говорил, как мне казалось, седые слова.

Я подумал, что брат был прав, предложив отцу рюмку разбавленной валерьянки – она ему помогла.

Но все же я не мог сообразить, почему отцу стало так плохо? Я словно попал в какой-то другой мир, сделавший меня глупее и жестче. Ведь все в последние дни шло к тому, что она может умереть. А отец был ошеломлен так, словно мать умерла вдруг, будучи совершенно здоровой.

– Как же так? – повторял отец плачущим голосом, но не плакал – только качал головой. – Я ведь накричал на нее, на мамочку, накричал и уехал. А она умерла. Как же так. А?

Он в последние годы часто называл ее мамой, когда говорил с нами.

Мы с братом сидели рядом с ним на диване. Мои друзья негромко разговаривали на кухне. Там стояла открытая бутылка водки. Андрей не пил, он был за рулем.

– Игорь Олегович, – услышал я голос Андрея, – помочь?

Отец попросил съездить за город – там у нас была дача. В поле возле дачи на берегу реки находилось небольшое деревенское кладбище.

– Алла хотела там лежать, – говорил отец, – ей нравилось это место, река… простор, там простор…

Он ходил по квартире, блеклый и прозрачный, и я вдруг вспомнил, что отец еще не видел мать мертвой.

В этот момент он, словно прочитав мои мысли, виновато сказал:

– Ну, я пойду…

И пошел в спальню.

Я зачем-то тоже пошел за ним.

Отец смотрел на задумчивое мертвое лицо матери и покачивал головой, как бы поясняя: «Ну вот так все, видишь…»

Когда мы с Егором и Андреем въезжали в поселок, совсем стемнело. Остановились возле темного покосившегося дома – его хорошо описал отец. Я постучал. Вышла пожилая женщина. Следом за ней ее муж. Они выслушали меня молча. У них были землистые и светлые в электрическом свете лица. «Аллочка умерла, она так болела, – качала женщина головой. – Да, все сделаем. Позовем людей и выроем. Завтра приезжайте к двум, все будет готово».

Мы поехали дальше – машина раскачивалась и кренилась на неровной земле. Остановились возле оград более богатых домов. Я нажал на кнопку звонка. Ворота открылись, вышел небритый полный мужчина в пиджаке, надетом на майку. Нахмурив черные брови, он смотрел на меня внимательно и вместе с тем так, словно думал о чем-то своем. Это был председатель местного сельсовета, чье разрешение нужно было получить, чтобы похоронить человека на кладбище. «Она почти двадцать лет прожила здесь, это был ее второй дом», – говорил я, хотя меня никто ничего не просил объяснять. Мужчина кивнул и негромко, несколько смущенно и хрипло сказал: да, конечно, хороните, потом подъедете, решим бумажные формальности. Я вспомнил, что забыл дать ему бутылку коньяка, как просил отец, – она осталась в машине. Было неловко специально возвращаться за этой бутылкой, да еще и предупреждать об этом. «Потом…» – думал я.