Адам ищет Еву, или Сезон дикой охоты - Наталья Андреева

– Я не собираюсь делать то, что она хотела. Пусть это будет Алиса. Я согласен.

– А квартира?

– Она мне не нужна.

– Все правильно. Лучше подождать несколько лет. Тебе невыгодно, чтобы убитой оказалась Регина. Так? Как же ты ненавидел свою жену! А как ненавидишь сейчас, когда узнал про «Дикую охоту»!

– Мне отчего-то кажется, что вся наша с тобой дружба была липой. Хорошо разыгранным тобой спектаклем. Зачем ты возил меня за собой? Зачем тогда, на квартире Стомашевской, не сказал правду оперативникам про сломанную дверь?

– Я ждал, пока ты споткнешься. Просто ждал. Должны же были сдать когда-нибудь твои железные нервы! Но теперь-то пора, Антон… Валентинович. Пора рассказать правду. Вы с этой женщиной обеспечили свое будущее, даже о квартирке позаботились. И убрали всех свидетелей.

– Все это домыслы, Юрий Иванович. Только домыслы. Предъявить вы мне ничего не можете, а никакого наследства я принимать не собираюсь. И повторяю в десятый и в последний раз: никаких денег у меня нет. И я никого не убивал. Но это, по-моему, уже доказано.

Сверху спустился один из оперативников:

– Юра, только что по рации передали.

– Что?

– Нашли брошенную машину, зеленый «Опель». Отпечатки пальцев на руле идентифицировать невозможно.

– Ну, вот и все, – вздохнул Лиховских. – Это, похоже, конец.

– Я могу уехать? – спросил Антон.

– В сущности, у меня против вас ничего нет.

– Тогда всего хорошего.

– И не подвезете? – усмехнулся Лиховских.

– Нет. Пользуйтесь служебным транспортом, Юрий Иванович. И огромная просьба: без надобности меня не беспокоить.

– Не смею больше задерживать.

И они церемонно и немного иронично раскланялись. Антон спустился с веранды, фальшиво насвистывая, дошел до калитки. На душе у него было так муторно, как будто по ней, покрытой свежими ранами, ползали большие, жирные мухи.

За воротами собрались чуть ли не все дачники. Вполголоса обсуждали подробности. Увидев Антона, выходящего из калитки, толпа расступилась.

– Из полиции, – негромко сказал кто-то.

– Ну что там, товарищ? – заглянула ему в лицо женщина лет шестидесяти, одетая в стройотрядовскую куртку.

– Работаем, – усмехнулся Антон.

– Охрану нам здесь поставят? – гневно воскликнул кто-то из толпы. – Мы же мирные люди, дачники! А нас отстреливают!

– Обратитесь к господину следователю, – отмахнулся Антон и полез в свою машину.

– Вы куда же?

– Далеко.

Не отвечая больше на вопросы, Антон завел «БМВ» и стал разворачиваться. Никто его не останавливал.

Выезжая на шоссе, его вдруг осенило, что напомнил ему запах, идущий от синего свитера. Под тонким ароматом «Черутти», словно под толстым слоем дорогого импортного шоколада, угадывалась нежная карамельная мякоть Алисиной туалетной воды, дешевой, пахнущей сладко-сладко. Эти два запаха образовывали довольно причудливую смесь. «Увидимся ли мы еще?» – подумал Антон с тоской. Что-то подсказывало ему: до того, как это случится, пройдет много времени. Но точку во всей этой истории ставить пока рано.

Прошел год. Жизнь Антона Перовского постепенно наладилась и, как он того ожидал, вошла в привычную колею. Фирма теперь два года не подлежала проверке, и дела на ней после основательной встряски пошли еще успешнее. Деловой партнер Антона отделился, и это был тоже нелегкий период в жизни, закончившийся, впрочем, благополучно. Не выдержав временной неопределенности, большинство сотрудников уволились, остались только самые преданные хозяину и делу. Они набрали новых людей, что называется, под себя, и этот обновленный коллектив работал гораздо слаженнее и надежнее старого.

Антон Перовский разбогател, еще пополнел, купил новую машину и завел любовницу. Его сын большую часть времени проводил у родителей Регины и постепенно отдалялся от вечно занятого делами отца. Антон собирался этой осенью отправить его учиться в Англию, в частный колледж, а перед этим отдохнуть вместе за границей, на Кипре. Он планировал поездку втроем: с сыном и с любовницей, которую Алешка называл уклончиво «тетя Оля».

Он расчитывая, что Ольга после отъезда Алешки окончательно переберется в его трехкомнатную квартиру, и не будет больше неудобств, связанных с раздельным их проживанием. Любви, конечно, никакой нет, ни у него, ни у нее, и оба прекрасно отдают себе в этом отчет. Им просто так удобно: он не собирался больше жениться, она давно привыкла к положению содержанки богатого господина. Это даже давало Ольге свободу, какой не пользуются законные жены. Антон эту свободу не ограничивал, ставил только одно непременное условие: пока она с ним, других мужчин в ее постели быть не должно. Несмотря на перемены в личной жизни, Антон Перовский продолжал оставаться человеком крайне чистоплотным и некой брезгливости в себе так и не смог преодолеть. Прежних мужчин Ольге он, конечно, простил, а за то, чтобы их больше не было, предпочитал щедро платить. Она на это пошла.

Тем более что Антон был настороже и, поскольку никакой особой привязанности к Ольге не испытывал, при малейшем подозрении мог без всякого сожаления выставить ее за дверь. Насчет детей тоже предупредил строго: только аборт, если надо будет, заставлю силой. Она, как девушка благоразумная, все прекрасно поняла. Как это ни странно, Ольга продолжала работать в супермаркете, частенько оставалась на устраиваемых сотрудниками пирушках, ходила с подругами в рестораны и кафе и знала, что Антону все это безразлично. Лишь бы в нужный момент она оказалась под рукой.

Ольга же сообщила Антону, что Лиховских и Мила все-таки поженились, и даже передала приглашение на свадьбу. Антон вежливо отказался пойти, но передал через Ольгу дорогой подарок. Поскольку обратно подарок не вернули, он посчитал, что инцидент исчерпан. Прошло некоторое время, и однажды, когда за ужином Ольга щебетала что-то о работе и о своих коллегах, Антон равнодушно спросил:

– А кто такая Мила?

Она замолчала, тему развивать не стала, только заметила вскользь:

– А ты изменился.

Он, естественно, не замечал этих перемен, а скорее всего, и не хотел замечать. Потому что с точки зрения человеческой морали перемены были не в лучшую сторону. Например, доброты и сострадания к людям в нем не осталось ни капли, как и доверия к ним. Похоже, Регина все-таки в нем что-то сломала, хотя память о прожитых вместе с ней годах Антон в себе задавил и засунул глубоко-глубоко, на самое дно своей очерствевшей души. Избавиться от воспоминаний совсем, конечно, невозможно. Просто теперь он предпочитал помнить то, что удобно ему. И делать только то, что ему удобно.