Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев

Кстати сказать, казаки в своих станицах совершенно не знали вкуса кофе. Его у них никогда не было, то есть он был совершенно неведом в станицах и считался «панским напитком». И вдруг, вот теперь на войне, да еще в полудикой Турции, в такой злющий холод казакам предлагают горячий кофе.

Старейший командир сотни есаул Калугин тихо говорит подъесаулу Маневскому, чтобы не услышал командир полка:

— Жорж, а ты по секрету спроси сестру милосердия, что это будет стоить.

Маневский мог быть и дипломатом. Отделившись от нас, он учтиво и тихо спрашивает пожилую сестру милосердия. И вдруг мы слышим ее слова, произнесенные довольно громко:

— Наша организация «Союз городов» — это русское благотворительное учреждение для армии… мы всех кормим и поим бесплатно… Ведите своих молодецких казачков, и пусть они пьют на здоровье.

Маневский уже берет инициативу и спрашивает:

— Как же можно напоить кофе казаков, которых в полку около 1000 человек?

Сестра добро улыбается и отвечает:

— Всем хватит. Вы только распределите их человек по 200 на каждую палатку-столовую.

Казаки вошли посотенно. И вот, часто голодные, в постоянном неуюте, наши всегда безропотные казаки, войдя во вместительные палатки-столовые, не сомневаюсь, диву дались, увидев и почувствовав здесь такое растворяющее душу и тело тепло, уют, чистоту, порядок.

Засели за длинные столы… Но как сели казаки. Бурки спешно ввязаны в торока. Все — в овчинных полушубках поверх черкесок. За плечами — красные суконные башлыки. Все — при шашках и кинжалах. На груди — патронташи с боевыми патронами. У многих через плечо торбы, в которых у казаков всегда есть хлеб и патроны. Винтовки между ног. Папахи под мышками.

Казаки молча пьют кофе из больших, полулитровых чашек, окуная в него вкусные сдобные галеты размером «квадрат четверти». Так же пили и мы, офицеры, сидя за отдельным столом.

Все пьют спешно, словно боясь потерять время и лишиться такого вкусного напитка, да еще на походе, на коротком привале.

Маневский, очень заботливый командир сотни, встает из-за стола и идет к своей сотне, чтобы посмотреть, убедиться, довольны ли казаки.

Родная сотня всегда тянула меня к себе, хотя я и стал полковым адъютантом. Полтора года войны в ее составе, бесконечные разъезды, опасности сильно сближают людей.

Казаки очень любили и уважали Маневского, офицера исключительной честности, справедливости и во всем достойного человека. Но с ним они не были в близких взаимоотношениях, так как должность командира сотни считалась тогда высокой. К тому же он был старше их на 10–15 лет, смотря по году присяги казаков. Иное дело, многие из нас, хорунжих, которые возрастом были моложе их и которым казаки порою вне службы открывали и свою душу…

Я иду за Маневским и дружески киваю, больше песельникам, как бы спрашивая: «Ну, как кофе? Нравится?»

— Дюжа вкусная… но мало. А можно и иш-шо, ваше благородие? — спрашивают смельчаки.

У казаков кофе, белье, дитя — все женского рода.

— Я спрошу сестрицу, — быстро отвечаю им.

— Да пусть пьют на здоровье и сколько хотят, — отвечает ласково сестра, и громадные, ведерные медные чайники с кофе поплыли по столам, только подставляй казаки свои большие кружки.

— А можно галетов взять с собой? — спрашивают другие. Вновь обращаюсь к сестре.

— Да пусть берут сколько хотят, — отвечает сестра и добро улыбается.

И казаки взяли все, что было на столе. И пожалели некоторые из них, что свои торбы оставили на передней луке седла…

И потом, много дней спустя, казаки угощали нас «своим запасом», американскими галетами, как говорили, которые для них были слаще сладких пряников.

Кто был на голодном Турецком фронте, тот поймет тогдашнее состояние казаков и их радость от подобного приема.

Мы были приятно удивлены таким гостеприимством и организованностью «Земского союза городов», но это мы ощутили только единственный раз, так как наш полк, как и другие казачьи полки, был направлен в разные трущобы, на фланги пехоты.

Начались бои, началось новое победное движение вперед, и мы снова становились «на подножный корм»…

В Эрзеруме мы встретились со своим однобригадным 1-м Таманским полком. У них был новый командир полка полковник Кравченко и новый адъютант хорунжий Лопатин, казак станицы Расшеватской. Простояв в самом Эрзеруме несколько дней, вся дивизия втянулась в 1-ю Мемахатунскую операцию.

В этой операции — 1-й Мемахатунской — участвовала полностью наша 5-я Кавказская казачья дивизия.

Выйдя из Эрзерума через «Сивасские ворота», полк свернул на юго-запад и втянулся в горы. На второй день вошел в село Бардак и остановился до распоряжения. Бардак по-турецки значит кувшин. Село лежало в долине маленькой речки Тузла-чай (Соленая река), на ее правом берегу. За речкой, на юг, — грозный массив Бегур-дага, заваленный снегом. На север — высокое плато. Все безжизненно. Никаких дорог. Никакого подвоза — ни фуража для лошадей, ни довольствия для казаков. В селе есть жители, у них, как у всех турок, бедные, скудные запасы муки и сена. С нами нет и нашего полкового обоза 1-го разряда, так как колесной дороги зимой здесь нет. В одну из ночей полку приказано продвинуться по долине вперед, до самых передовых позиций пехоты, и ждать нового распоряжения. Село маленькое. Офицерам досталась одна комната-трущоба. Не раздеваясь и не снимая оружия, все заснули вповалку на глиняном полу. Разъезд прапорщика Косульникова (терский казак), посланный немедленно же прямо на север к старшему пехотному начальнику, привез письменное приказание: «С рассветом полку двинуться на север, к селу, что в двух верстах, соединиться с пехотой и ждать ее наступления».

Рано утром полк выступил, но только показались наши головные дозорные на перевале, отделявшем нас от пехоты, как во фланг были жестоко обстреляны турками на самом близком расстоянии. Они отскочили к полку. Полк остановился, и потом мы пополувзводно, с перерывами, «в один конь», проскакали карьером это смертоносное пространство под жесточайшим огнем турок. Тут же мы воткнулись в маленькое село, где стояла наша пехота, и взводами, разбросанными сотнями укрылись в разных неровностях местности и за селом. И только что полк остановился, как из нор-хат этого сельца стали очень быстро выскакивать наши солдаты в шинелях, бегом сразу строили боевые цепи и, не открывая огня, меся сапогами снег и грязь, спотыкаясь по каменьям, двинулись быстро вперед по горной низине, которая была чуть поката в сторону противника. За нею, может быть, в тысяче шагах, крутыми скатами поднималось плато, занятое турками. И «заскворчало» все со стороны турок сильнейшим огнем. Две цепи русских солдат продолжали идти вперед очень быстро, не открывая огня. Пули турок перелетали, ложились в нашем сельце. Было очень неприятно это ощущать в бездействии и беспомощности. Наша пехота прошла уже половину пространства, отделявшего ее от турок, как мы услышали крики солдат: