Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-ой мировой войне - Виктор Устинов

Можно представить, как трудно было вести войну всем русским людям, без различия классов и званий, когда собственное правительство и царское окружение хотело завершить ее унизительным сепаратным миром, войну, которую русский народ не хотел и которую ему навязали те же круги, кто вел сейчас Россию к позорному столбу.

Царь был упрям, и, рискуя своей жизнью, он отказывался идти по пути подписания сепаратного мира с Германией, но наступление войск Юго-Западного фронта он приказал Алексееву приостановить, видя в этом единственную возможность смягчить давление ближайших сановников на себя и супругу.

Брусилов, лично обратившись к Николаю, настоял на отмене этого распоряжения и продолжал громить австро-венгерские войска и подходящие немецкие резервы. С быстротой молнии немецкие агенты знакомят царицу с обстановкой на фронте и ни на минуту не оставляют ее в покое, так что она снова пишет мужу письмо: «Наш Друг недоволен тем, что Брусилов не послушался твоего приказания остановить наступление. (Она ежечасно знает, что делается на фронтах. — Авт.) Он говорит, что Бог вдохновлен свыше отдать это приказание, и насчет перехода через Карпаты до зимы, и Бог это благословит — теперь. Он говорит, опять будут бесполезные потери. Он надеется, что ты все-таки настоишь, так как теперь неладно»[365]. Что имела в виду императрица под этим словом «неладно», написанным растянутым почерком, чтобы Николай особо обратил свое внимание именно на это слово? Наверное, оно таило угрозу для семьи, потому что царь после прочтения этого письма лично позвонил генералу Брусилову и потребовал наступление Юго-Западного фронта немедленно остановить.

Наступательная операция Юго-Западного фронта имела огромное военно-политическое значение. Она привела к крупному поражению австро-венгерских войск в Галиции и Буковине. Противник потерял убитыми, ранеными и пленными до 1,5 млн. человек, 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. Потери русской армии составили около 500 тыс. человек[366]. Немецкое Верховное командование вынуждено было признать, что без сильной поддержки со стороны немецкой армии спасти Австро-Венгрию от развала было невозможно. Поэтому оно бросило на юго-запад все резервы, которые можно было собрать. Против Юго-Западного фронта было дополнительно брошено 45 дивизий, из них 36 немецких, 6 австро-венгерских и 2 турецкие[367]. Из этого общего количества немецких дивизий семнадцать было снято с Французского фронта. Все эти силы и средства были втянуты в жестокие бои. Гинденбург так оценил итоги Брусиловского наступления: «Нанесенные удары русской армией австро-венгерской армии… поколебали военное могущество этой империи и подорвали у ее населения веру в победу. После понесенных потерь австро-венгерские войска уже до самого конца войны не смогли обрести должный боевой дух и веру в победу»[368].

Только отсутствие взаимодействия между Англо-Французским и Русским фронтами, и преступное невыполнение плана Ставки командующим Западным фронтом Эвертом и Северным фронтом Куропаткиным, и медлительность царской Ставки, не сумевшей своевременно использовать успех, достигнутый Юго-Западным фронтом, позволило спасти от полного разгрома Германию и Австро-Венгрию в 1916 году. Если бы англо-французские войска в начале июня перешли в решительное наступление, то немецкое верховное командование оказалось бы не в состоянии перебросить в Галицию значительные резервы. Бывший английский премьер-министр Ллойд-Джордж писал по этому поводу: «Самой очевидной и самой пагубной ошибкой союзников было упорное нежелание рассматривать весь театр войны как единый фронт. Если бы военные вожди союзников на западе рассматривали весь театр войны как единое целое и умели бы перенести мысль за земляные укрепления за своим носом, 1915 год мог стать поворотным в войне, а 1916 положил бы конец этой борьбе наций»[369].

Николай II, приостановивший наступление войск Юго-Западного фронта, вскоре, под давлением своего окружения, изменил свое отношение к генералу Алексееву и перестал заслушивать его доклады, что сразу было расценено как предвестие отставки. Близкие к императору и императрице сановники не простили ему утаивание военных секретов от царя, в результате чего наступление войск Юго-Западного фронта для них оказалось неожиданным, да и назначение генерала Брусилова командующим этого фронта произошло не по их воле.

Конечно, мысль об отстранении Алексеева от дел родилась в Главной квартире германских войск, но осуществлять ее начали через Распутина, имевшего решающее влияние на императрицу. 5 ноября царица Александра Федоровна пишет Николаю II: «Алексееву следовало бы дать 2-месячный отпуск, найди себе кого-нибудь в помощники, например Головина, которого все чрезвычайно хвалят, — только не из командующих армиями, — оставь их на местах, где они нужнее… Человек, который так страшно настроен против нашего Друга, как несчастный Алексеев, не может работать успешно. Говорят, у него нервы совершенно развинчены. Это понятно: сказалось постоянное напряжение „бумажного“ человека; у него, увы, мало души и отзывчивости»[370]. Как она могла все это знать и откуда к ней поступали последние сводки с фронтов, на которые императрица, как в хорошо отлаженном военном штабе, мгновенно реагировала? И, конечно, не мог знать обстановку на фронтах и «старец» Распутин, проводивший все дни в попойках и гуляниях в лучших ресторанах столицы, счета которого оплачивались тайной полицией царского двора и градоначальником-немцем. Рядом с царем и царицей действовала хорошо сколоченная группа прусских агентов, руководимых лучшими офицерами германского Генерального штаба, готовивших для царя и царицы злободневные военные вопросы, на которые они обязаны были отвечать, если хотели оставаться на троне и сберечь жизнь наследника. В круг лиц, взявших от имени немецкой партии главенство над царской семьей, входили князья Мещерский, Андронников, генерал Воейков, митрополит Питирим и, конечно, Распутин.

В столицах стран Антанты, и прежде всего в Париже и Лондоне, знали о безволии и зависимости Николая II от своего близкого окружения, накрепко связавшего его судьбу с судьбой Германии и всячески мешавшего проводить координированную политику России со странами Антанты. Появление Штюрмера во главе русского правительства еще более усложнило эти отношения, и в Лондоне было решено послать в Россию представительную делегацию во главе с военным министром фельдмаршалом Горацио Китченером, который, помимо согласования военных действий и улучшения снабжения русской армии, должен был рассказать Николаю II и подтвердить документами вредительскую роль отдельных лиц из его близкого окружения, пособничество которых германским интересам у английской разведки не вызывало сомнений. У Китченера были неопровержимые доказательства участия «старца» Распутина в сборе ценной информации о состоянии русской армии и характере ее дальнейших действий, и использование им власти императрицы для выдвижения на высокие посты в государстве людей, завербованных германской разведкой. Поездка эта была согласована с английским королем Георгом V, также являвшимся двоюродным братом русского императора, и она готовилась в глубочайшей тайне. Однако, несмотря на строжайшую секретность готовившейся поездки, она стала известна в Берлине, и крейсер «Гемпшир», на котором отправился в плавание Китченер, был торпедирован германской подводной лодкой, и он погиб вместе с командой. Все мировые события мгновенно становились известны больной царице, и она откликнулась и на эту трагедию, написав мужу: «По мнению нашего Друга (Распутина — автор), для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России, и что нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги. Видишь ли, Его всегда страшит Англия, какой же она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры».[371] Император и императрица владели языком конспирации в совершенстве, и здесь под словом «Его» скрывается не Распутин, а всесильный человек в близком окружении Александры Федоровны, имя которого было известно и царю.