За Северным ветром - Екатерина Мекачима

Когда тропа стала сворачивать по направлению к Южному Рукаву Великой Дороги, путникам пришлось направить оленей в лес. Лада предупреждала, чтобы они избегали больших дорог, трактов и княжеств – лучше завязнуть в снегу, нежели быть пойманным кем-нибудь из преданных царских слуг.

Но, не проехав и половины версты по заснеженному лесу, животные встали: даже большие и сильные белые олени не могли преодолеть сугробы. Не помогла и ворожба Василисы. Тогда водяной спрыгнул с саней на снег, встал перед оленями и зашептал. Шепот духа воды походил на хрустальный звон: его слова переливались в морозном воздухе, искрились на снегу и снежинками поднимались в небо. Прекрасная песнь водяного ручьём текла по снегу и тёплым ветром овевала дерева. В ответ духу воды запели птицы, радостно и громко, будто весну встречали. И правда: снег перед прозрачным человечком будто бы опал и затвердел. Водяной запел сильнее, и ветер понёс весенний перезвон, и с ветвей закапала капель. Песнь наполнилась теплом, и кружево слов водяного сложилось в дорогу плотного весеннего снега, которая убегала в глубь тайги. Выглянуло солнце и будто бы нарочно указало на дорожку золотым лучом.

Странники замерли, поражённые чудесной ворожбой.

Довольный водяной повернулся, поклонился и залез обратно на сани.

– Что же ты не явил такое чудо раньше? – спросил его Мухома.

Дух воды звонко захихикал:

– А вы же не просили, – пожал водяной прозрачными плечами.

Олени легко понесли путников по тропе, наговорённой водяным духом. Тропа плавно изгибалась, следуя по просеке, на которой могли поместиться два бегущих рядом оленя и поезд из саней. Деревья будто бы сами расступались перед оленьим поездом. Порой тропа осыпалась, снег смыкался, но водяной вновь запевал свою песню, и замёрзшая вода слушалась его.

Олени ещё больше углубились в тайгу, и плотнее сплелись над головою ветви. Песнь водяного кружевом дрожала над тропой, поднимая над собой нижние лапы вековых елей, которые тут же смыкались за санями. Среди гущи ветвей путники несколько раз видели зеленоватые отблески глаз русалок. Но лесные духи не посмели перечить защите слов водяного. Только холодно горели глаза, которые, не будь среди путников духа воды, непременно бы на странников морок навели, чтобы сбить их с пути.

– Вот как охотники одни в леса уходить могут? – поёжился Мухома. От взгляда лесной силы Зайцу делалось не по себе. Несмотря на старания водяного, несмотря на согревающий в огнивицах Огонь-Сварожич, в воздухе иной, не зимний, холод ощущался.

– Поэтому мы и учимся ворожбе, – шёпотом ответила Василиса. – Иначе бы гибли охотники на своей первой одинокой охоте.

– Зачем нужна одинокая охота? – спросил Веслав, озираясь по сторонам. – Почему нельзя охотиться совместно?

– Мы и охотимся совместно, – ответила Василиса. – Одинокая охота нужна для того, чтобы Дух свой закалить, царевич.

– Холодно-то как стало, – прошептала, сильнее кутаясь в дублёную шубу Яра. – И Небесный Огонь будто бы не греет.

Яромир обнял свою жену.

– Это ненадолго, – тоненьким голоском заверил водяной. – Скоро мы выберемся из русалочьей чащи.

Так, петляя по лесу, держали они путь в деревню Миронь. Днём совершали привалы, ночью оставляли караулить водяного, а сами спали в палатке из шкур подле огнивиц с Огнём-Сварожичем: ворожба благодарного духа воды оказалась сильной. Через седмицу, проведённую в пути, олени вышли на большое поле среди тайги. Веслав, который теперь тоже правил, остановил по просьбе Василисы оленей, и охотница с Витенегом подстрелили птиц, которые отдыхали среди низкорослых деревьев перелесья. Тут же, у крайних деревьев, устроили привал: олени паслись на выдуве, а путники развели огонь, на котором приготовили обед из свежего мяса. Все, что не съели, взяли с собой, и вновь отправились в путь.

Через вторую седмицу достигли, наконец, они Мирони. Уставшие и измученные странники и утомлённые животные. Если бы отправились прямой проторённой дорогой, добрались бы, конечно, быстрее.

Деревенька Миронь была ещё меньше, чем Волынька. Располагалась она на большом поле, часть которого была отдана под посевы. Крайние домики стояли прямо в лесу. Олени вышли на тропу на расстоянии от поселения, и ворожба водяного духа опала. Перед белыми оленями вновь простирался высокий зимний снег.

Водяной залез в свой короб, и Витенег занял место каюра. Добраться до Рифейской гряды без остановок крайне тяжело, особенно в зимнюю пору. Оставалось надеяться, что в такие отдалённые и забытые Богами места, как лесная деревенька Миронь, Драгослав своих соглядатаев не отправлял.

Так оно и оказалось: жители Мирони крайне удивились гостям. Последний караван навещал деревню три года назад, да и то, те путники, как оказалось, просто заплутали, сойдя не на том повороте с Великой Дороги.

В Мирони была крытая гонтина [44], построенная из священного дуба. Первым делом путники отправились благодарить Богов и посмотреть на Великобожие лесного селения. Капий Полоза стоял, как и подобает, в низине святилища. Значит, остались ещё места, коим чужда Полозова ворожба.

Жители Мирони приняли своих гостей радушно: поселили в пристройке дома деревенского старосты, истопили им баню и хорошо накормили. Сказали, что путники, ищущие священного оленя Даждьбога-Хорса, обязательно принесут Мирони счастье и благословение самого Даждьбога.

В течение всего путешествия оленьего поезда от Волыньки до Мирони не было сильных снегопадов; если и падал снег, то лёгкий и пушистый. Но на второй день после прибытия гостей в Миронь пошёл сильный снег. Вьюга мела три дня, на четвёртый немного успокоилась. И только на пятый день странники смогли вновь отправиться в дорогу. Радушные жители Мирони дали им с собой припасов и благословили в долгий путь.

Когда сани отъехали от деревни далеко, водяной вылез из берёзового короба и вновь запел песню лесу, и снег вновь послушно расступился, открывая путникам дорогу.

Но через три дня пути начался сильный снегопад. Даже песня водяного не могла справиться с настигшим ненастьем. Оленей пришлось остановить. Дух воды пел Слова, которые хрустальным куполом снежинок зависали над людьми, не давая снегопаду завалить сани. Снег ложился на ледяное кружево слов водяного, будто на крышу. Небесный Огонь-Сварожич, что горел в огнивицах на санях, отражался от искрящейся крыши и дарил тепло. Животные беспокойно хоркали [45]: охраняющая ворожба пугала их. Охотница успокаивала оленей, гладя их и шепча им.

– Лютень [46] почти наступил, – задумчиво проговорил Яромир. – Если и дальше так мести будет, только к оттепели до Горянки доедем.