Далеко от Земли - Павел Комарницкий

После того памятного дня, 8 марта, отношение моих родителей к потенциальной невестке стало не то чтобы отрицательное, но, скажем так, настороженное. Особенно мамы. Вне сомнения, женское сердце чуяло, насколько серьёзно прикипел сын к сей девушке. Отсюда и опасения – не сломает ли девица-красавица судьбу родного сына. Кольцо на пальце – это ведь так, внешний признак. Как и штамп в паспорте. Пальцы сыночка могут быть совершенно свободны от колец, однако что в том толку, если его сердце эта Марина заберёт с собой да и вывезет за пределы СССР?

– Эдуард Николаевич, а что вы на демонстрацию не пошли? Сегодня первый день хорошая погода.

– Так вышел я уже из пионерского возраста. Это вон Ленке впору с девчонками резвиться, да вам ещё с Антоном как молодым специалистам…

– Ленка обещала вернуться или как? – Я уже резал на кухне хлеб.

– Да кто её знает, когда она вернётся. – Мама мешала в посудине салат-оливье с непривычным ожесточением.

– Что случилось, ма? – негромко спросил я.

– Ничего пока не случилось.

– А мы не будем её ждать, – поднялся с дивана отец. – Нахохочется с подружками, проголодается, прибежит как милая. Мы-то за что должны страдать? Трудящиеся голодать не должны! У нас тут не Африка! Верно, Марина?

– Святая правда, Эдуард Николаевич, – в глазах «Марины» уже роились смешинки. – Не Африка у нас тут. Ой, не Африка! Три дня назад ещё была такая не Африка, зубы клацали.

– Просто нужно потеплее одеваться, – встряла мама, расставляя посуду.

– И с этим тоже трудно поспорить, – иномейка вздохнула. – Если исходить из экономии тепла, в Москве нужно почти всегда ходить в тёплой куртке и штанах. Ватных желательно. Но скажите, Алёна Павловна, вот вам никогда не приходила мысль, что женщины и молодые девушки в особенности в мешковидных нарядах выглядят безобразно?

– Почему обязательно безобразно?

– Вот видите… Вы привыкли. Присмотрелись. И безобразное кажется вам нормальным.

– Есть же вполне элегантные пальто, приталенные…

– Есть, есть. Но ходят-то в большинстве в мешковидных куртках. Привычка – страшная сила.

– Судя по вашим словам, Марина, вы только-только из мест, где под пальмой на ножке стоят фламинго.

– Я этого не говорила, прошу заметить, – улыбка Вейлы стала ослепительно-неотразимой. – Но я это всё к чему… Будь я одна, скорее всего, тоже не слишком заморачивалась бы собственным внешним видом. Ходила бы в мешке с рукавами, штанах и плевать. Но теперь со мной Антон. И я просто не могу, не хочу и не могу выглядеть плохо. Кто-то ещё пялится на мои ноги? Тоже плевать. Главное, чтобы видел ОН. Чтобы смотрел на меня, не отрывая глаз, – да, я так хочу. И прошу простить, Алёна Павловна, мою прямоту. А также юбку, которую, судя по вашему взгляду, вы полагаете излишне откровенной.

– Есть такое насчёт излишней откровенности, – рассмеялась мама. – Ну да лезть в чужой монастырь со своим уставом дело безнадёжное. Прошу к столу! Антон, ты чего там копаешься?

– Глинтвейн готовлю! – я уже вносил в зал поднос с чайником, прикрытым махровой салфеткой, и толстостенными пузатыми чашками, предварительно разогретыми кипятком. – Первомай, Первомай, сколько хочешь наливай!

– Вы балуйтесь, я же, с вашего позволения, водочки выпью, – отец раскупорил «Столичную». – Признаться откровенно, Вейла, мне история вашего с Антоном романа представляется крайне интригующей.

– Отчего вы назвали меня этим детским прозвищем, Эдуард Николаевич? – иномейка чуть подняла бровь. – Нет, просто интересно. Я уже почти забыла его.

– Да вот Антошка по ночам всё время бредил – Вейла да Вейла… Так детское прозвище, стало быть?

– Ну да, – не моргнула глазом моя ненаглядная. – Времён игры в вампиров, ведьм и фантомасов.

– Но как же вы познакомились? Среди Антошкиных знакомых вас, Марина, я не припомню, хоть убейте.

– Не терзайте себя сомнениями, Эдуард Николаевич, – рассмеялась «Марина». – Не были мы знакомы до той роковой ночи. Мальчишки тогда жестоко подшутили надо мной, оставив в одной ночнушке на кладбище. К счастью, не все глупые мальчишки жестоки. Вот один такой глупый, но добрый мальчишка и попался мне тогда.

– Марина, дико извиняюсь, но не могу не задать ещё вопрос. Насчёт фотографии.

Улыбка иномейки была теперь сродни иномейскому солнышку, вдвое более яркому, чем на Иннуру.

– Видите ли, Эдуард Николаевич, глупыми бывают не только мальчишки. Как ещё могла отблагодарить двенадцатилетняя девчонка, перекачанная романтизмом по самую макушку, своего благородного спасителя? Реального спасителя, между прочим, – я тогда могла банально замёрзнуть насмерть. Возможно, девушке более взрослой могла прийти в голову мысль и о… гм… более серьёзном вознаграждении. Но мы были ещё детьми.

Улыбка погасла.

– А потом что-то случилось. То есть это я теперь знаю, что у Антоши была амнезия. Тогда же, когда Антон меня не узнал, я просто подумала, что он тоже… ну… такой же скот, как и те мальчишки. Насмеялся надо мной и теперь делает вид, что не знаком… И решила больше никогда не попадаться ему на глаза. Сделать это нетрудно, если живёшь в Москве, всё-таки город довольно немаленький. Потом смертельная обида прошла, всё покрылось толстым слоем пыли… До встречи в автобусе.

Это же надо уметь так гладко врать, мелькнула в моей голове очередная посторонняя мысль. Прямо готовый фант-роман, а не легенда. Здорово всё-таки готовят иномейских агентов.

– Звучит убедительно, – в глазах отца тоже зажглись огоньки, причём довольно иронические. – Эх, молодёжь… Ладно. Я ещё водочки выпью, с вашего благоволения.

– А это что у вас там, гитара? – иномейка чуть вытянула шею.

– А… это Антошка вон баловался, а теперь Ленка.

– Можно?

Достав гитару, которую Ленка украсила легкомысленным розовым бантом, Вейла уселась поудобнее на стул, закинув ногу на ногу, пощипала струны, настраивая инструмент.

– Эль Кондор.

И полилась древняя, гордая и грустная мелодия. И зазвучал её голос, бесконечно родной и ещё более волшебный.

Последний звук струны затихал долго, словно в электронном ревербераторе.

– Однако… – первым пришёл в себя отец. – У вас талант, Марина, у вас определённо огромный талант. Признаться, эту песню я привык слышать в ином ключе… Симон и Гарфункель…

– Это песня древнего народа инков, убитого пришельцами, – теперь в глазах иномейки тлел потаённый огонь. – Вышеупомянутые Симон и Гарфункель просто украли песню убитого народа. А также не упомянутые вами Пол Саймон и Даниэль Аломиа Роблес.