Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова

А потом мы с Бабелем совершили предательство: когда я насовсем переселялась в Николоворобинский, забрали Устю с собой.

Приехав из Горловки в Москву в январе 1934 года, я застала дома письмо от Маки Тыжновой из Ленинграда, куда она переехала из Новосибирска и работала там по проектированию бумажных заводов. Мака написала мне, что в конце января в Ленинграде будет проходить конференция по железобетону, где будет выступать профессор Лолейт, крупнейший тогда специалист, с очень интересным докладом. Мака предлагала мне приехать на конференцию и остановиться у нее. Меня очень соблазняла и сама конференция, и встреча с Макой.

Бабель должен был возвратиться в Донбасс снова, чтобы закончить сбор материалов о жизни шахтеров. Еще до своего отъезда он заказал мне железнодорожный билет в Ленинград и через две недели обратно, забронировал для меня номер в гостинице «Европейская» и оставил денег на жизнь. Бабель считал, что мне будет интересно пожить в Ленинграде, осмотреть его музеи, выставки и побывать в театрах.

В первый раз я была в Ленинграде весной 1933 года в командировке, но всего на три дня и побывала только в Петергофе и Ораниенбауме, самого города почти не видела. Конференция по железобетону длилась несколько дней по утрам и вечерам, и мы с Макой не пропускали ни одного ее заседания. Кроме замечательного доклада профессора Лолейта, было много и других, сделанных инженерами, приехавшими из разных городов Советского Союза. В перерывах между заседаниями мы с Макой ходили к ней обедать.

Она жила в старинном доме на углу Мастерской улицы и канала Грибоедова, в доме, принадлежавшем семье Лермонтовых, где родилась мать Маки Елизавета Владимировна Лермонтова и бабушка Маки, которая была еще жива. Помимо Маки и ее бабушки, в отдельных квартирах дома, отобранного большевиками, жили тетя Маки Александра Владимировна с мужем и маленьким сыном и холостой ее дядя Владимир Владимирович Лермонтов.

Обедали мы в большой комнате с лепными амурами на потолке, с зеркальными простенками с позолоченным обрамлением. Я познакомилась со всеми членами этой семьи и влюбилась в трехлетнего хорошенького мальчика Мишу, сына Александры Владимировны, которого поставили на письменный стол, чтобы показать мне.

Когда конференция закончилась, я могла еще остаться в Ленинграде на неделю, и все свободное время мы не расставались с Макой — ходили в Эрмитаж, Русский музей, на выставки и в театры. Гулять по городу было тогда почти невозможно из-за страшных холодов с пронизывающим ветром и сыростью, и я в Сибири никогда так не замерзала, как тогда в Ленинграде.

Возвратившись в Москву, я поняла, насколько этот город теплее и уютнее для жизни, чем Ленинград.

Мое желание работать в Метропроекте не угасло, и я пошла в Гипроавиа к Вере Яковлевне Кравец. Я все еще дружила с секретаршей Охотникова Марией Алексеевной; именно она как-то сказала, что муж Веры Яковлевны, Самуил Миронович Кравец, работает в Метропроекте начальником архитектурного отдела. Я попросила Веру Яковлевну познакомить меня с ним, и она пригласила меня к себе на обед в день 8 Марта.

Дня через два после этого Самуил Миронович познакомил меня с начальником конструкторского отдела Метропроекта Михаилом Абрамовичем Рудником, и я сообщила ему о желании работать в его отделе. Рудник сразу же начал меня отговаривать: работа очень сложная, работаем по вечерам, для женщины будет трудно и т. д. Очевидно, я, молодая и хорошо одетая женщина, не внушала Руднику никакого доверия.

Я сказала, что трудностей не боюсь, и настаивала на своем. Тогда заместитель Рудника Илютович спросил меня, умею ли я рассчитать своды. И я ответила, улыбнувшись, что умею рассчитать любую конструкцию. Это мое гордое заявление, вероятно, решило дело, и я была принята в конструкторский отдел. Метропроект образовался в июле 1933 года из проектного бюро при Управлении Метростроя, существовавшего с 1931 года. И если проектное бюро располагалось на улице Куйбышева, там, где и Управление Метростроя, то для Метропроекта было выделено отдельное помещение на улице Горького — бывший Пассаж, вернее, его правая угловая часть; в левой находился и находится до сих пор Театр имени Ермоловой.

Метропроект к тому времени, когда я туда поступила, был уже сложившейся проектной организацией, состоящей примерно из девяти отделов.

Конструкторский отдел занимал несколько полутемных — из-за толстых стен здания и небольших окон — комнат, выходящих на улицу Станкевича. Более светлые комнаты с большими окнами-витринами, смотрящими на улицу Горького, были отданы под кабинеты начальства и архитектурному отделу.

У М. А. Рудника было два заместителя: Илютович и Шейнфайн; Илютович занимался линиями метро мелкого заложения, Шейнфайн — глубокого.

В 1934 году в конструкторском отделе было шесть групп, руководителями которых были Н. М. Комаров, А. Ф. Денищенко и Е. М. Гринзайд — по глубокому заложению и Н. А. Кабанов, Л. В. Воронецкий и Н. И. Ушаков — по мелкому заложению. Я попала в группу Александра Федоровича Денищенко, занимавшуюся тогда проектированием станции «Площадь Дзержинского».

Я застала тот момент в проектировании конструкций, когда только создавалась станционная чугунная обделка и рамные тюбинги к ним. Денищенко сам лепил их из пластилина, чтобы яснее представить их себе и объяснить тем, кто будет их вычерчивать.

Первым моим заданием было составление рабочих чертежей подземного вестибюля станции «Площадь Дзержинского». Я должна была рассчитать на прочность все конструкции этого вестибюля и сделать рабочие чертежи, по которым осуществляется строительство. И я сразу же принялась за дело. Я так соскучилась по проектной работе, что готова была свернуть горы!

Вскоре после моего поступления в Метропроект состоялось общее собрание сотрудников конструкторского отдела. Начальник отдела сказал, что работы очень много, чтобы с ней справиться, надо каждому выполнить четыреста процентов от нормы. Сотрудники, привыкшие к подобным заявлениям, отнеслись к этому спокойно. Но не я — я приняла это всерьез и, так как работать мне было интересно и совсем не трудно, выполнила эти четыреста процентов плана.

Работа была сдельная, и я привела руководителя группы Денищенко в полное замешательство, заработав много денег. Начальство не знало, как можно заплатить такую сумму за месяц только что поступившему молодому инженеру. Какой они нашли выход, мне неизвестно, заплатили много, но, наверное, не в четыре раза, а, может быть, в два или в два с половиной раза больше по сравнению с другими инженерами. Появилась и статья в стенной газете под заголовком «Равняйтесь по Пирожковой!» Так в первый же месяц работы я стала знаменитостью Метропроекта.

К подземному вестибюлю примыкал тоннель для эскалаторов с чугунной обделкой. Примыкание требовалось запроектировать в железобетоне; я решила для наглядности показать это примыкание, которое мы называли «оголовок», в аксонометрической проекции.

Пока чертила аксонометрию, все подходили к моему чертежу, смотрели, удивляясь, как сложно она выглядит: на половине оголовка было показано расположение арматурных стержней. Как хорошо, что в студенческое время мне нравилась начертательная геометрия, и я смогла — не без труда — все же справиться с этой задачей.