Стальные боги - Замиль Ахтар

Потом я пошел к юрте Сади. Изнутри слышались голоса.

– Ну почему концы всегда загибаются вверх?! – донесся голос Сади. – Я выгляжу так, будто вот-вот улечу!

– Позволь их заплести, и это решит проблему, – ответила Несрин.

– Нет, ни за что. Я никогда так не сделаю. В гареме евнухи любили заплетать друг другу косы.

– Ну, все равно здесь не для кого выглядеть красивой, – усмехнулась Несрин. – Хотя этот маг… У него такое… суровое обаяние.

– Ох, однажды я ему улыбнулась, а он лишь уставился на меня в ответ. Не так я представляю себе обаяние. И если мы собрались калечить лошадей, то можем хотя бы не выглядеть при этом так дерьмово. – Голос Сади охрип. – Неужели все это правда? Я не создана для такого. – Она всхлипнула. – Лучше было родиться мертвой.

Желание подслушивать не входило в число моих пороков, поэтому я вернулся в свою юрту.

Спустя несколько часов забадары привязали лошадей и раскалили клинки на кострах. Каждому предстояло калечить свою. Ямин с расстроенным видом похлопывал чистокровную кашанскую лошадь с белой гривой. Редкое зрелище. Кашанские лошади были не слишком распространены западнее Святой Зелтурии.

Ямин гортанно запел медленную заупокойную песнь на рубадийском языке – на нем забадары говорили за сотни лет до того, как обосновались в Сирме. Я его не понимал, и Ямин, скорее всего, тоже, однако песня нагоняла тоску.

– Где ты взял эту лошадь? – спросил я.

– В набеге, за морем. Хозяин города держал ее как скаковую. – Глаза Ямина были пусты. – Я слышал, это твоя идея.

– Так надо. Это единственное, что мы можем сделать.

– В детстве я спал рядом с лошадьми. Вот для тебя все лошади одинаковые, разве что одна белая, а другая вороная. Одна может быть кашанской, другая рубадийской. Скажи, ты отрезал бы уши своим детям?

– Если бы это спасло им жизнь.

– Но мы спасаем не их жизни, а свои.

Ответа у меня не было.

– Расскажи мне о ней.

Глаза Ямина заблестели.

– Быстрее облаков. Но скачет мягко, как будто плывет по облаку. Немного норовистая только.

– Скажи такое, что знаешь ты, а я – нет.

– Она любит быть на солнце, но ненавидит запах океана. А больше всего она любит, когда ей поют.

Ей больше не слыхать песен.

Ямин протянул мне маленький деревянный ящичек.

– Возьми это.

Я взял ящик, открыл крышку. Внутри лежали четыре нетронутые красные ракеты.

– Что мне с ними делать? У Михея кони безухие.

– Что хочешь. Я их ненавижу, и мне они не нужны.

Я кивнул и поблагодарил его.

Оставив ящичек в своей юрте, я отошел как можно дальше, чтобы не слышать звуков. В конце концов, мне тоже придется покалечить свою лошадь.

Во время осады Растергана я свою лошадь съел. Лошадей мы съели первыми, поскольку их мясо напоминало говядину. Если в воздухе пролетала птица, мы ее сбивали, а после выловили всех собак, кошек и крыс. И под конец выварили всю кожу с башмаков и сжевали ее. Одно воспоминание о тех днях вызывало спазмы в желудке. Но почему-то съесть лошадь казалось менее жестоким, чем отрезать ей уши.

Передо мной лежало поле голубых лилий. Бутоны призрачно светились, напоминая о Мелоди и о святилище, которое я для нее создал. И даже теперь в моем сердце стучало лишь желание за нее отомстить. И все же я жив, нюхаю цветы. Я должен искать союзников для похода на Костани, но с чего начать? Мы даже свою землю не могли защитить – визжащая ракета позаботилась об этом, так что ничего не поделать, пока не отрежем уши лошадям.

Я целый час лежал в поле, читал стихи Таки о цветах. «Цветы растит дождь, а не гром». Одна из моих любимых поэм… Но сейчас она звучала такой далекой, как будто описывала другой мир. Возможно, Таки, который жил с мечом в одной руке и пером в другой, тоже мечтал об этом мире. О мирном месте, о саде, где мы могли бы растить цветы… А не хоронить среди них дочерей.

Должно быть, я задремал. А когда проснулся, под деревом в нескольких шагах от меня стоял маг Вайя.

Он обернулся ко мне и сказал:

– Он следует за тобой.

– Кто?

– Ифрит – огненный джинн. Но почему он здесь? Может быть…

Он поднял взгляд, как будто смотрел на невидимого гиганта. Там что-то было. Сияло солнце, но словно сквозь искажающую линзу, настолько большую, что закрывала часть неба.

– Я бы сказал тебе бежать, – произнес он, – но это не поможет.

– Надеюсь, ты так шутишь.

Я так и лежал, слишком напуганный, чтобы пошевелиться.

– Я не настолько умен.

Огонь! Он вырвался из земли и поджег голубые лилии. Я перекатился и вскочил на ноги. Но слишком поздно. Ко мне уже неслось пламя.

Горячий ветер поднял цветы, задул огонь и швырнул меня на живот.

Я встал. Закашлялся от дыма и грязи.

Передо мной стоял Вайя. И кто-то еще. Человек в огне. Нет, человек, созданный из огня. Под яростным пламенем не видно было ни пятнышка кожи.

С небес на Вайю обрушился огненный шар. Но вихрь подхватил его и унес еще до удара. Маг вскочил на ноги, и новый вихрь устремился на огненного человека. Его укрыл черный дым, вокруг меня взвился ветер.

Я с болезненным ударом рухнул на спину, аркебуза сорвалась с моего ремня и приземлилась в нескольких шагах. Я вскочил на ноги и подхватил ее. Она улетела с ветром – дальше, в траву.

Я побежал за ней, вокруг меня вспыхивало пламя. Но каждый раз, когда разгорался огонь, выл ветер. Огонь и ветер били, раскалывали землю, в ней появлялись трещины, земля раскрывалась, тряслась и дрожала. Пока Вайя и горящий человек сражались, я разыскивал аркебузу.

Над пылающим человеком возник огромный, больше кипариса, огненный меч. Он устремился в сторону Вайи, но вихрь замедлил его. Горящий меч и вихрь отталкивали друг друга.

Порыв ветра принес аркебузу к моим ногам. Я подобрал ее и бросился вперед.

Я воспользовался горящим кустом, чтобы поджечь запал, и прицелился в голову горящего человека.

Первая пуля прошла мимо. Он резко развернулся и послал огненный шар в мою сторону. Порыв ветра сбил шар с курса, и он с воем пролетел надо мной.

Второй выстрел также не попал в горящего человека. На этот раз на меня бросились три огромных, как слоны, шара. Порыв ветра пронес меня мимо них и потушил запал.

Побитый, грязный и оглушенный скоростью ветра, я пригнулся и наблюдал