Горничная - Нита Проуз

Мистер Престон вносит бабушкин сервировочный поднос, полный изящных сэндвичей с огурцами (кожура удалена), мини-кишей и прочих изысканных яств с отельной кухни. До меня долетает запах еды, и в животе немедленно начинает урчать. Мистер Престон ставит поднос на кофейный столик и приносит из кухни дополнительный стул для Хуана Мануэля. Мы все рассаживаемся по своим местам.

Я не могу в это поверить. Мы все вчетвером сидим в бабушкиной гостиной. Мы с мистером Престоном на диване, а Шарлотта с Хуаном Мануэлем напротив. Происходит обмен любезностями, как будто это дружеское чаепитие, хотя мы все знаем, что это не так. Шарлотта расспрашивает Хуана Мануэля про его семью и про то, давно ли он работает в «Ридженси гранд». Мистер Престон говорит о том, какой он ответственный и усердный работник. Хуан Мануэль опускает глаза.

– Да, я работаю усердно, – говорит он. – Слишком усердно. И все равно у меня большие проблемы.

У каждого из нас на коленях маленькая тарелочка с крохотными сэндвичами, которые мы поглощаем, и я быстрее всех.

– Ешьте, – говорит Шарлотта. – Вы оба. Это нелегко. Вам будут нужны силы.

Хуан Мануэль наклоняется вперед.

– Вот, – говорит он. – Попробуй. – Он кладет на мою тарелку два маленьких аккуратных сэндвича. – Я сам их сделал.

Я беру один и откусываю от него. Он оказывается восхитительным на вкус, с воздушным сливочным сыром и копченым лососем, приправленным укропом и лимонной цедрой. Я никогда в жизни не пробовала такого изумительного сэндвича. Он настолько вкусен, что я не в силах последовать бабушкиному правилу пережевывания в течение десяти секунд. Сэндвич исчезает, прежде чем я успеваю опомниться.

– Потрясающе, – говорю я. – Спасибо.

В гостиной на некоторое время воцаряется молчание, но я не могу сказать, испытывают ли все остальные неловкость. На краткий миг, вопреки всем обстоятельствам, я ощущаю нечто такое, чего не испытывала уже очень давно, с тех самых пор, как умерла бабушка. Я ощущаю… чувство локтя. Я чувствую себя… не одинокой. Потом я вспоминаю, что привело всех сюда, и беспокойство немедленно вновь поднимает голову. Я отставляю тарелку в сторону.

Шарлотта следует моему примеру и берет блокнот и ручку.

– Что ж, мы все здесь по одной и той же причине, так что давайте начнем. Хуан Мануэль, я полагаю, мой отец посвятил вас в ситуацию Молли? И полагаю, вы сами тоже находитесь в очень сложном положении.

Хуан Мануэль принимается ерзать на своем стуле.

– Да, – говорит он. – Это так. – Его карие глаза встречаются с моими. – Молли, – говорит он, – я никогда не хотел, чтобы ты оказалась замешана во всем этом, но, когда они втянули тебя, я не знал, что делать. Надеюсь, ты мне веришь.

Я сглатываю и задумываюсь над его словами. Мне требуется мгновение, чтобы заметить разницу между наглой ложью и правдой. Но потом оно выкристаллизовывается, и я явственно вижу это по его лицу. Он говорит правду.

– Спасибо тебе, Хуан Мануэль. Я тебе верю.

– Расскажи ей то, что рассказал мне на кухне, – предлагает мистер Престон.

– Ты же помнишь, как я каждую ночь ночевал в разных номерах в отеле? Ты каждый день давала мне карточку-ключ?

– Ну да, – говорю я.

– Мистер Родни, он рассказал вам не всю правду. У меня действительно нет больше квартиры. И разрешения на работу тоже нет. Когда они были, все было отлично. Я отсылал деньги домой. После смерти отца их всегда не хватало. Мои родные так гордились мной. «Ты хороший сын, – говорила моя мать. – Ты работаешь ради нас не покладая рук». Я был так счастлив. Я все делал правильно.

Хуан Мануэль делает паузу, сглатывает, потом продолжает свой рассказ.

– Но потом, когда мне надо было продлевать разрешение на работу, мистер Родни сказал: «Это не проблема». Он познакомил меня со своим другом-адвокатом. И этот друг взял с меня кучу денег, но разрешение мне в конечном итоге не дали. Я пожаловался Родни, и он сказал: «Мой адвокат со всем разберется. Через несколько дней ты получишь свое разрешение». Он пообещал, что позаботится о том, чтобы мистер Сноу ни о чем не узнал. А потом сказал: «Только тогда уж и ты мне помоги. Баш на баш». Я не хотел баш на баш. Я хотел уехать обратно домой, а потом найти другой способ. Но мне не на что было уехать. У меня не осталось никаких сбережений.

Хуан Мануэль умолкает.

– Что именно Родни заставлял вас делать? – спрашивает Шарлотта.

– По ночам, после смены на кухне, я пробирался в тот номер, ключ от которого давала мне Молли. Она относила туда мою сумку.

– Да, – подтверждаю я. – Относила. Каждый вечер.

– Так вот, это была вовсе не моя сумка. Это была сумка мистера Родни. Там были наркотики. Кокаин. И некоторые другие вещи. Поздно вечером, когда никого уже не было, он приносил еще наркотики. А потом уходил, а меня заставлял работать всю ночь – иногда в одиночку, иногда с его людьми. Мы готовили кокаин к продаже. До того я в этих вещах ничего не понимал, клянусь. Но научился. И очень быстро. Мне пришлось.

– Когда вы говорите, что он вас заставлял, что именно вы имеете в виду? – уточняет Шарлотта.

Хуан Мануэль потирает запястья.

– Я сказал мистеру Родни: я не стану этого делать. Я не могу. Пусть меня лучше депортируют. Это неправильно. Но этим я сделал себе только хуже. Он сказал, что убьет меня. Я сказал: мне плевать. Убивай. Все равно это не жизнь. – Хуан Мануэль на некоторое время умолкает, опускает глаза, потом продолжает: – Но в конце концов мистер Родни нашел способ заставить меня делать для него эти грязные дела.

Лицо Хуана Мануэля становится напряженным. Я замечаю темные круги у него под глазами и покрасневшие веки. Мы выглядим одинаково, он и я – все наши невзгоды написаны у нас на лицах.

– И что Родни тогда сделал? – спрашивает Шарлотта.

– Он сказал, что, если я не заткнусь и не буду работать, он убьет моих родных. Вы не понимаете. Его друзья – страшные люди. Он знает мой адрес в Масатлане. Он плохой человек. Иногда, когда я работал ночью, я так уставал, что засыпал прямо в кресле. Потом просыпался и не мог вспомнить, где я. Люди мистера Родни, они били меня, поливали меня водой, чтобы не спал. А иногда жгли меня сигарами, чтобы наказать.

Он показывает запястья.

– Молли, – продолжает Хуан Мануэль. – Я врал тебе про то, что это ожоги от посудомоечной машины, прости. Это неправда. – У него пресекается голос, и он заливается слезами. – Это неправильно, – говорит он. – Я знаю, взрослый мужчина не должен плакать как ребенок. – Он вскидывает на меня глаза. – Молли, когда в тот день ты зашла в номер и увидела меня с Родни и его людьми, я пытался сказать тебе, чтобы ты убегала, чтобы кому-нибудь пожаловалась. Я не хотел, чтобы они втянули тебя в это, как втянули меня. Но у меня ничего не вышло. Они нашли способ втянуть и тебя тоже.

Мистер Престон качает головой, глядя на рыдающего Хуана Мануэля. У меня из глаз тоже начинают катиться слезы.