Книги крови. Запретное - Клайв Баркер

– Это было только в позапрошлом месяце. Где-то в конце августа. Это ведь август был, да? – Она взглянула на подругу, ища подтверждения. – У тебя память на даты лучше, Морин.

Морин, похоже, нервничала.

– Я забыла, – сказала она, явно не желая говорить.

– Я хотела бы знать, – сказала Хелен.

Джози, несмотря на колебания подруги, была рада помочь.

– Там, около магазинов, есть туалеты – ну, знаете, общественные. Я не совсем уверена, как это все случилось, но один мальчик… то есть он на самом деле был не мальчик. В смысле, ему уже было лет двадцать или больше, просто он был… – она замялась, подыскивая слова, – …умственно неполноценным, что ли. Мать таскала его за собой, как будто ему четыре года было. В общем, она отпустила его в туалет, а сама пошла в тот мелкий супермаркет, как он там называется?

Она повернулась к Морин за подсказкой, но та лишь смотрела на нее с явным неодобрением. Джози, однако, было не унять:

– Это было у всех на виду. Среди бела дня. Так вот, мальчик пошел в туалет, а мать была в магазине. А дальше – ну, вы знаете, как оно бывает: шопинг и все такое, она забыла о нем, а потом подумала, что его давно уже нет…

В этот момент Морин не смогла удержаться и встряла в разговор: осторожность, по-видимому, для нее была не так важна, как достоверность истории.

– Она ввязалась в спор, – поправила она Джози, – с продавцом. Он ей продал плохой бекон. Поэтому она там так долго и проторчала.

– Понятно, – сказала Хелен.

– В общем, – продолжила Джози, – она закончила с покупками, а когда вышла на улицу, его все еще не было…

– Так что она попросила кого-то из магазина… – начала Морин, однако Джози не собиралась в такой важный момент уступать ей должность рассказчицы.

– Она попросила одного из работников магазина, – повторила она то, что уже сказала Морин, – сходить в туалет и найти его.

– Это было ужасно, – сказала Морин, явно рисуя у себя в голове чудовищную картину.

– Он лежал на полу, в луже крови.

– Убитый?

Джози покачала головой.

– Лучше б он умер. На него напали с бритвой. – Она подождала, пока Хелен усвоит эту информацию, а потом нанесла coup de grace: – А еще ему отрезали причиндалы. Просто так отрезали и смыли в унитаз. Без всяких причин.

– Боже мой.

– Лучше б он умер, – повторила Джози. – В смысле, такое ведь не вылечишь, да?

Жуткая история стала только хуже от невозмутимости рассказчицы и как ни в чем не бывало повторенного «лучше б он умер».

– Мальчик, – сказала Хелен. – Он смог описать тех, кто на него напал?

– Нет, он же почти идиот. Больше пары слов связать не может.

– И никто не видел человека, который заходил в туалет? Или выходил оттуда?

– Люди постоянно туда-сюда ходят, – сказала Морин. Хоть это и звучало правдоподобно, но по опыту Хелен все было совсем не так. Во дворе и переходах никакого оживления не было, совсем наоборот. Возможно, у торгового центра людей больше, предположила Хелен, и это могло стать подходящим прикрытием для такого преступления.

– Так, значит, нападавшего не нашли, – сказала она.

– Нет, – ответила Джози; азарт уходил из ее глаз. Ядром рассказа были преступление и его последствия; ее мало или вообще не интересовали ни нападавший, ни его поимка.

– Тут и в собственной постели небезопасно, – заметила Морин. – Кого угодно спроси.

– Анна-Мария говорила то же самое, – ответила Хелен. – Поэтому она и рассказала мне о старике. Сказала, его убили летом, здесь, в Раскин-корте.

– Я что-то помню, – сказала Джози. – Какие-то разговоры были. Про старика и его собаку. Его забили до смерти, а собаку… Не знаю. Это точно было не здесь. Может, в каком-то другом районе.

– Вы уверены?

Женщина явно оскорбилась из-за того, что кто-то усомнился в ее памятливости:

– О да. Я о чем: если б это было здесь, мы бы об этом знали, правда?

Хелен поблагодарила парочку за помощь и решила все равно пройтись по двору, просто чтобы посмотреть, сколько здесь пустых квартир. Как и в Баттс-корте, занавески в большинстве окон были задернуты, а все двери – заперты. Впрочем, если на Спектор-стрит действительно орудовал маньяк, способный на такие убийства и жестокости, о каких ей рассказывали, то неудивительно, что жильцы сидели по домам и наружу не показывались. Во дворе смотреть было особенно не на что. Все опустевшие квартиры, как с отдельными входами, так и в подъездах, недавно заколотили, если судить по россыпям гвоздей, оставленных на порогах рабочими. Однако кое-что все-таки привлекло ее взгляд. Написанная на плитке, по которой шла Хелен, – и практически стертая дождем и ногами прохожих – фраза, которую она уже видела в спальне квартиры номер 14: «Сладчайшее – сладчайшему». Слова были такими безобидными; почему же Хелен мерещилась в них какая-то угроза? Возможно, из-за их избыточности, из-за чрезмерности прибавления сахара к сахару, меда к меду?

Она направилась, хоть дождь и не унимался, от дворов к бетонной пустоши, которую раньше не проходила. Там была – по крайней мере когда-то – зона отдыха. Вот детская площадка: металлические каркасы каруселей опрокинуты, песочница загажена собаками, бассейн-лягушатник пуст. Здесь же находились и магазины. Часть заколотили досками; остальные были обшарпанными и непривлекательными, их окна защищала тяжелая проволочная сетка.

Хелен прошла вдоль них, свернула за угол, и перед ней возникло приземистое кирпичное здание. Похоже, это был общественный туалет, хотя никаких табличек она не увидела. Железные двери были закрыты и заперты на замок. Стоя перед неприглядным зданием, под хлеставшим по ногам ветром, Хелен не могла не думать о том, что здесь случилось. О взрослом ребенке, истекавшем кровью на полу, не в силах позвать на помощь. Стоило ей это представить, как ее замутило. Вместо этого Хелен задумалась о преступнике. Как он может выглядеть, человек, способный на такую мерзость? Она попыталась представить его, но ни одна из придуманных черт не обладала достаточной силой. Впрочем, монстры редко были такими уж страшными, когда их вытаскивали на солнечный свет. Пока преступник известен только своими делами, он обладает невероятной властью над воображением; но правда о стоявшем за ужасами человеке вызовет – Хелен это знала – горькое разочарование. Никакой не монстр, а просто бледный жалкий человечек, больше заслуживающий жалости, чем страха.

Со следующим порывом ветра дождь полил сильнее. На сегодня, решила Хелен, приключений хватит. Отвернувшись от туалета, она заспешила через квадраты дворов, чтобы укрыться в машине; ее лицо, исколотое ледяными иглами дождя, онемело.

История, похоже, ужаснула собравшихся на ужин гостей, что было приятно, а Тревор, судя по выражению лица, пришел в ярость. Но что сделано, то сделано; ничего уже не изменишь. К тому же она не могла отрицать то, с каким удовольствием заглушила межфакультетскую трепотню за столом. Мучительную тишину нарушила Бернадетт, ассистентка Тревора с истфака: