Гретель и ее бесы - Герман Рыльский

Глава седьмая

1909 год от Рождества Христова, 4 ноября

Психиатрическая лечебница, куда поместили Марту Блок, находилась неблизко, в соседнем городе, но у Гретель возникла идея, как туда добраться.

– С чего бы аптекарю нам помогать? – удивлялся Гензель. – Вы что с ним, друзья? Зачем терять время, давай сразу пойдем пешком!

– Если будем идти всю ночь без передышки, к утру доберемся до Альпенбаха. А у меня, между прочим, постельный режим.

На лице Гензеля читалось сомнение.

– И что мы ему скажем? – спросил он, останавливаясь на пороге аптеки «Хофманн и сыновья». – «Не будете ли так любезны потратить несколько литров бензина и подкинуть нас до Альпенбаха?» Странно звучит.

– Говорить буду я, – ответила Гретель. – А ты помолчи для разнообразия.

Один раз герр Хофманн помог ей, и у Гретель было предчувствие, что поможет и в другой. Надо было только подобрать нужные слова.

– Я слышал, Хофманн держит у себя в лаборатории настоящих бесов, которых он призвал, а потом закупорил в колбы, – сказал Гензель. – А еще что он продал душу дьяволу за бессмертие.

– Вот и спроси у папы, где он прячет подписанные кровью договоры, – ехидным тоном предложила Гретель.

Про старого аптекаря в Марбахе ходило много дурацких слухов, его называли колдуном и алхимиком, обманувшим саму Смерть. Но это ровным счетом ничего не значило. У «святой шестерки» была идеальная репутация, а между тем она оказалась ведьминским кружком. И уж точно никто из городских сплетников не догадывался, что Томас Блок – мало кому известный дровосек с окраин – настоящий оборотень. Буквально за несколько дней мир, в котором жила Гретель, рассыпался словно карточный домик – поди пойми, кому можно верить, а кому нет!

Заглянув в одну из стеклянных секций двери, девочка увидела Бонифация Хофманна на привычном месте возле кассы. Он пересчитывал полученные от клиентов рецепты, слюнявя тонкие пальцы и делая отметки в пузатом журнале. Гретель не сомневалась – полистав архивы, хозяин аптеки смог бы сказать, что, какого числа и по какой цене покупала в «Хофманне и сыновьях» прабабушка нынешнего бургомистра.

Толкнув дверь, Гензель и Гретель вошли в торговый зал. Деревянные панели на стенах и потолке источали горьковато-камфорный аптечный запах, полки ломились от баночек и пузырьков. Положив последнюю бумажку под пресс-папье и нарисовав крючок в тетради, Хофманн поднял глаза.

– О, кто пришел! – Глаза аптекаря, немного увеличенные линзами очков, сначала потеплели, а потом сделались строже. – А разве тебе, милая фройляйн, не положено лежать в постели? Уверен, Гензель мог сходить за лекарствами самостоятельно!

Гретель успела лишь два раза принять порошок, прописанный доктором, и не знала, сколько еще его оставалось. Но раз Хофманн решил, что она явилась за очередной порцией обезболивающего, нарушив постельный режим, значит, Томас Блок купил лекарство только на первое время.

– Ваши порошки мне очень помогают, – заверила Гретель. – Но мы с братом пришли по другому вопросу. Герр Хофманн, нам очень нужен ваш совет!

Аптекарь смотрел на Гретель так, словно не мог решить – отослать ее восстанавливать здоровье или все-таки сначала выслушать. В конце концов он медленно выдохнул и произнес:

– Говори.

– Нам с Гензелем надо увидеть нашу маму.

Правая бровь Бонифация Хофманна поползла вверх. Благодаря «Марбахскому вестнику» и многочисленным любителям посплетничать уже весь город знал, за что Марту Блок упекли в психиатрическую лечебницу.

– Все, что про нее рассказывают, – неправда, – торопливо пояснила Гретель. – Она никогда нас не трогала. Да, у нее случались нервные срывы, она могла накричать или впасть в тоску, но от ваших порошков ей становилось лучше. Вы, конечно, должны это понимать – она же ваша пациентка…

Герр Хофманн уставился на детей так, словно они пытались продать ему дикого шакала, выдав его за охотничью борзую.

– И почему же вы не объяснили это полиции? И откуда, позволь узнать, твои ушибы и шишки?

– То-то и оно… Никто не стал меня слушать, когда я сказала, что виной всему этому, – Гретель провела рукой по опухшей скуле, – Нильс Дельбрук!

– Пасторский сын?.. – Теперь уже вверх поползла и левая бровь Хофманна, так что его лоб стал похож на поверхность стиральной доски.

– Именно! И, как вы понимаете, легче оболгать больную женщину, – продолжила Гретель, – чем признать, что Дельбрук-младший не такой уж чудесный мальчик, как рассказывает преподобный!.. Помните случай, когда вы провели меня через черный ход? Вот только Нильс тогда все-таки выследил меня и вместе с дружками избил на Сыром Погосте!

Похоже, аптекарь поверил в историю Гретель. Теперь в его взгляде читалось: «Бедное дитя, мир несправедлив, но чем же я могу тебе помочь?..»

– Мы очень скучаем по маме и хотим все ей объяснить лично, – сказала Гретель. – Она осталась совсем одна и думает, что ее оклеветали собственные дети. Представляете, какой это для нее удар?..

– Но что же я могу для вас сделать?.. – спросил Хофманн, переводя взгляд с Гензеля на Гретель и обратно. – Наверное, нам следует пойти в полицию и добиться правды?.. Я бы мог выступить свидетелем. Подтвердить, что Нильс преследовал тебя.

– Нет, – встрял в разговор Гензель. Сестра бросила на него осуждающий взгляд – она мягко подводила Хофманна к сути, а Гензель, кажется, раньше времени испугался, что разговор пойдет не в то русло. – Среди наших знакомых вы единственный, у кого есть автомобиль. Могли бы вы отвезти нас к маме?

Гретель едва сдержалась, чтобы не стукнуть брата, – такая прямолинейность могла только навредить. Однако Хофманн, кажется, воспринял просьбу нормально.

– Не уверен, что поступаю разумно, – произнес он, – но, так и быть, попрошу Филиппа отвезти вас. Благо путь недалекий. А как вернетесь, обсудим все подробней. Я помогу вам добиться справедливости – уж от меня-то полиция просто так не отмахнется!

– Спасибо, – выдохнула Гретель.

Герр Хофманн оставил детей дожидаться у прилавка, а сам скрылся за дверью, ведущей в контору и дальше, в полутемные, пропахшие лекарствами залы, о которых в городе ходило столько слухов.

– У тебя получилось, – сказал Гензель, уважительно поглядывая на сестру. – Надо же…

Гретель пожала плечами. Все происходящее ее не слишком-то радовало. Мороча голову доброму аптекарю, она ненавидела саму себя, но – что поделать! – это был самый простой и быстрый способ добраться до матери.

Спустя несколько минут Бонифаций Хофманн вернулся в сопровождении Филиппа. К старшему сыну аптекаря было вполне применимо слово «дедушка». И хотя выглядел он немногим моложе Бонифация, в его волосах еще оставались темные пряди, а походка не стала совсем уж стариковской. А еще в сравнении с Бонифацием, напоминавшим одуванчик на тонкой ножке, Филипп казался