Гретель и ее бесы - Герман Рыльский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гретель фыркнула.
– Слушай, а может, мы с тобой отмечены Божественной благодатью? – предположил Гензель. – Ну, как святые в книгах пророков. Черти посовещались и решили, что такие в аду не нужны…
– Вот объясни, – попросила Гретель, – что еще должно произойти, чтобы у тебя пропало желание шутить?
Приближаясь к дому, брат и сестра заметили, что над печной трубой поднимается дым.
– Папа уже дома? – удивилась Гретель. – Странно!
– Да, на него не похоже, – согласился Гензель.
Дети вошли в «каминный зал» и увидели Томаса Блока. Он, по своему обыкновению, сидел у огня, но, когда на пороге возникли Гензель и Гретель, поднялся с кресла.
Гретель не помнила, чтобы отец хоть раз простудился или подхватил насморк. Он объяснял свое крепкое здоровье просто: «Это все лесной воздух». Но сейчас он выглядел как человек с высокой температурой – бледный, осунувшийся, под глазами темные круги. На лбу блестела испарина.
– Папа, что случилось? – встревожилась Гретель. – Ты заболел?
– Все в порядке, ничего страшного. – Томас Блок шагнул навстречу детям, и только тогда Гретель заметила на его правой руке окровавленную повязку.
– Ой! Ты поранился на работе? – Гретель двинулась было к отцу, но вдруг остановилась. – У тебя… не хватает пальца?
– Да, – кивнул Томас, разглядывая забинтованную руку. – Но я не сержусь. Ты просто испугалась.
Это было странное чувство, как будто внутри что-то сломалось. Так лопается пружина в отлаженном часовом механизме – с печальным, почти погребальным звоном. Ощущая сосущую пустоту где-то в области сердца, Гретель попятилась.
– Позволь мне объяснить… – Хозяин дома сделал шаг к детям.
Входная дверь была приоткрыта, и «каминный зал» пересекала полоса дневного света. Она легла на покрытое испариной лицо Томаса, и Гретель отчетливо увидела, что его зрачки стали квадратными, точно как у Козлоногого.
Это было уже слишком. Девочка издала пронзительный визг и вылетела на улицу. Следом за ней выскочил Гензель.
Брат и сестра бежали не разбирая дороги. И хотя за ними никто не гнался, они остановились, лишь когда полностью выдохлись. Увидев под ногами каменную брусчатку, Гретель сообразила, что рабочие окраины и Сырой Погост давно остались позади. На одном дыхании Гензель и Гретель пробежали чуть ли не полгорода.
Девочка подошла к стене какого-то дома, села на тротуар и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Почувствовав на плече руку Гензеля, она произнесла сквозь рыдания:
– Я вообще не понимаю, что здесь происходит…
– А чего тут понимать? – проворчал Гензель. – Наш отец – демон и оборотень.
– Но почему всё… так?! – всхлипнула Гретель. – Это же кошмар какой-то! Наш папа, он… он…
– Бес, ага. Ну и что? Зато ему подчиняются фрау из церковного комитета. Может, он самый главный в этом городе. Это даже… круто.
– Гензель, до тебя что, еще не дошло? – Гретель убрала руки от лица и посмотрела на брата. – Если наш папа – бес, то кто такие мы с тобой?
Гензель открыл рот… и после секундной паузы закрыл его, так ничего и не сказав. Кажется, впервые в жизни у него не нашлось подходящих слов.
Держась рукой за стену, как тяжелобольной, вконец обессилевший человек, Гретель поднялась на ноги.
– Мы должны поговорить с мамой, – сказала она, вытерев нос рукавом.
– А как же отец?
– Если ты про того демона с козлиной головой, то про него я и хочу поговорить.
Интерлюдия шестая
1919 год от Рождества Христова, январь
Риттердорф
Гретель решительно шагнула в комнату Конрада, пропахшую крепким кофе и сигаретами. Здесь царил полумрак, единственным источником света служила настольная лампа с металлическим плафоном.
– Ужин час как готов, – сказала девушка, остановившись на пороге и уперев руки в бока. – Тебе пора заканчивать.
Конрад не отреагировал. Он сидел за письменным столом, спиной к двери и лицом к зашторенному окну. Его пальцы летали по клавишам печатной машинки, наполняя комнату металлическим стрекотанием. В пепельнице возвышалась шаткая гора окурков, грозившая вот-вот рухнуть, осыпав пеплом стопки бумаг; в воздухе висел густой сигаретный дым, придавая свету настольной лампы нездоровый сизый оттенок. Привыкшая к запаху отцовского трубочного табака, Гретель считала запах сигарет с ментолом, которые курил Конрад, совершенно отвратительным.
«Ничего, я отучу его от этой привычки», – подумала девушка, сверля взглядом взъерошенный затылок Конрада.
– Ужин готов! Огромный бифштекс и пиво, все как ты любишь.
Конрад продолжал печатать. Гретель знала, что, погружаясь в работу, он терял связь с реальностью. И ладно бы это – наверняка так происходило с любым писателем. Хуже, что в такие периоды герр Ленц, автор бестселлера и уважаемый журналист, жил исключительно на сигаретах и кофе.
– Огромный остывший бифштекс и теплое пиво, – уточнила Гретель, чувствуя, что теряет терпение.
Не дождавшись ответа, она пересекла комнату и остановилась возле стола. Конрад работал весь день. Печатная машинка строчила почище пулемета, и окурки напоминали отстрелянные гильзы. Парочку Гретель заметила плавающими в кружке с остывшим кофе. Утром она выдала Конраду его любимую рубашку, постиранную и выглаженную, но сейчас казалось, что он просидел в ней три дня. Рукава закатаны, три верхние пуговицы расстегнуты, накрахмаленный воротник присыпан пеплом. Посмотрев ниже, девушка невольно остановила взгляд на полуобнаженной груди Конрада. От этого зрелища ей внезапно сделалось душно, к горлу подкатил комок. Странные ощущения нахлынули волной, и задымленная комната вмиг сделалась какой-то нереальной.
– Так, ну хватит, – сказала Гретель, за строгим тоном пытаясь скрыть сбивающие с толку чувства. – Ты хорошо поработал, пора отдыхать.
– Сейчас, только закончу мысль… – пробормотал Конрад.
– Давай я ее за тебя закончу? Печатай: «И жили они долго и счастливо», – с этими словами девушка наклонилась, коснувшись грудью плеча Конрада, и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в полумрак, лишь свет уличных фонарей просвечивал сквозь темно-синие шторы.
– Гретель, ну что ты творишь!
– Как что? Спасаю тебя от язвы желудка. Тебе не приходило в голову, что шесть кружек кофе в день – это слишком?
– Ты мой доктор? – поинтересовался Конрад.
– Нет, я твоя… – Гретель на мгновение замялась, не зная, как лучше закончить фразу: – …свидетельница.
– Вот что, фройляйн свидетельница… – протянул молодой человек. Гретель вдруг ощутила, как его правая рука обнимает ее за талию. – Я не позволяю кому ни попадя врываться в кабинет и отрывать меня от работы.
Сказав это, Конрад одним резким движением посадил Гретель себе на колени. Все произошло в долю секунды – вот она стоит возле письменного стола, а вот сидит, обнимая Конрада за шею. Сердце Гретель отреагировало так, словно она выпрыгнула с десятого этажа.
– Одним словом, тебе, дорогая моя, придется дорого поплатиться за свое