Вот такое кино, или "Рабыня Изаура" отдыхает - Валентина Седлова

После таких добрых напутствий остатки настроения упали ниже плинтуса. Еще раз с тоской взглянув на свое отражение и прикинув, что с таким украшением на лбу порядочные девушки по улице не разгуливают, я отправилась уже знакомыми лестницами-коридорами к Игорьку, поскольку еще утром заприметила на его запястье платок-бандану. Как раз хватит, чтобы повязку вокруг лба изобразить в маскировочных целях, тем более что имидж мне это вполне позволяет.

* * *

Лешка явно шел на поправку. По крайней мере, застать в лежачем положении его было уже практически нереально — человек слонялся по палате, как тигр в клетке. Лицо его окончательно приобрело нужные формы, даже нос не сильно кривой оказался. Если не присматриваться — сойдет. Хотя если присматриваться — тоже.

— Лизкин, привет! Малыш, честное слово — я отсюда сбегу! Сколько можно здорового мужика взаперти держать! Сегодня попросил разрешения прогуляться в скверике. И что ты думаешь?! Отказали! Мол, рано тебе еще. Нет, ну каково!

— Лех, не топочи, голова раскалывается.

— А что такое? Опять за компьютером пересидела? Говорил же я тебе!…

— Лучше бы за компьютером. В общем, перед тобой последняя жертва сериала. По крайней мере, надеюсь на это, — я стянула с головы бандану и продемонстрировала Лешке свою знаменитую шишку.

— Лизка, что случилось? Не пугай меня! Кто это сделал?

— Можешь смеяться — я сама. В честь творческого дебюта в роли трупа хрястнула коньячку, а потом зацепилась ботинками за порог… А знаешь, что самое обидное? Меня же еще и обвинили в том, что я это специально. Чтобы из общей массы пострадавших не выделяться. На душе до сих пор противно. Причем сказал мне это тот человек, от которого я подобного вообще не ожидала.

— Лиз, слушай, может, я за врачом сбегаю, а? Пусть он тебя посмотрит. А то вдруг — тоже сотрясение. Мне твои глаза что-то не нравятся. Зрачки чересчур большие. Я тут пока лежал, столько симптомов сотрясения мозга наслушался, теперь сам запросто диагностировать могу.

— Лех, сиди и не ходи никуда. Лежать с тобой в одной больнице, конечно, романтично, но я должна довести игру до конца. У меня уже есть как минимум двое подозреваемых, и пока я не вычислю, кто же из них — крыса, не успокоюсь. Понимаешь, это же мне вызов! Сам знаешь: редактор сериала — хозяин. Авторы — наемные работники. И если кто-то из работников подкладывает мне свинью…

— Лиза, тише, малыш. Ты уже на весь этаж кричишь. Черт, что же делать? Хочешь, я сегодня же сбегу из больницы и выйду на работу?

— И что это изменит? Если неприятности будут продолжаться, то пойдут уже по второму кругу, поскольку первый уже как бы состоялся и закрылся. Пока ты здесь, я за тебя спокойна.

— Зато я из-за тебя с ума схожу! Ты хоть понимаешь, чем рискуешь?

— Ну да. Продюсер снова потребовал писать кровавые серии. Его теперь в обратную сторону развернуло и переклинило. Без трупов, мол, больше принимать не буду.

— Все, я собираю свои вещи и немедленно эвакуируюсь отсюда! По улице будешь ходить только в моем сопровождении. Еду и напитки употребляй только из герметично закупоренной тары, которую сама же и вскрыла. Если…

— Леша, — поморщилась я от очередного приступа головной боли, — извини, что перебиваю, а теперь послушай меня. Ты отсюда никуда не пойдешь. Жертв, по крайней мере до четверга, пока не предвидится. Все, чем ты мне реально сейчас можешь помочь — это вычиткой новых серий. Если не против, я бы временно взвалила на тебя и их корректуру. Боюсь, что с такой головой редактор из меня аховый. Если согласен, то как только я получу обе серии, то с ноутбуком приезжаю к тебе, и ты работаешь. Увы, в одиночку. Могу оказать только моральную поддержку. Например, рядышком посидеть. Что скажешь на это?

Лешка недовольно поморщился, задумался, а потом сказал:

— Ладно. До четверга, так и быть, отсюда не двинусь. Серии отредактирую, без проблем. Но ты должна пообещать мне две вещи.

— Какие?

— Первое: ты по возможности не будешь вставать из постели.

— А как я тогда к тебе приеду? Вместе с кроватью? Как Емеля на печке?

— Ты ко мне не приедешь. Я позвоню Сан Санычу, как только у тебя на руках будут серии, скинь их на ноутбук, и Санька мне их завезет.

— Так ему придется сначала ко мне заехать, потом к тебе, потом снова ко мне…

— Ничего, помотается. Я тебе сейчас запишу номер его мобильного, чтобы вы завтра пересеклись. И второе: поклянись мне, что если с тобой или с твоими близкими что-то случится, необязательно плохое, просто что-то необычное, то, чего быть не должно, — ты сразу же сообщишь мне об этом.

— Хорошо. Обещаю.

— Вот и славно. А теперь, моя дорогая, проваливай-ка ты домой. Мне твоя голова по-прежнему не нравится, но раз ты упираешься и эскулапам сдаваться не намерена, то поезжай вылеживаться.

— А как же ты?

— Я — мальчик большой. И мне такие жертвы не нужны. Хочу, знаешь ли, чтобы моя невеста была веселой и здоровой, а не мрачной и побитой. Так что возражения не принимаются, ступай!

— Да не пихайся ты так! Дай хоть бандану обратно завяжу…

* * *

Вторник и среду я по совету Лешки провела в постели с холодным компрессом на голове, чтобы как можно быстрее избавиться от своего сомнительного «украшения». От компресса мозги мои замерзли и покрылись инеем, а мыслительный процесс застопорился. Сан Саныч исправно курсировал между мною и больницей, каждый раз не забывая передавать приветы от Лешки. Один раз даже по его просьбе букет маленьких кустовых розочек принес. И откуда Лешка с братом успели разведать, что это одни из самых моих любимых цветов? Не иначе, вступили в сговор с дедом. Не зря Сан Саныч о чем-то с ним в дверях шептался, когда ноутбук забирал. Ну что с них взять, кроме анализов?!

В четверг, критически осмотрев свой медный лоб, я сочла, что размеры шишки уменьшились до приемлемых размеров, но вот расцветка меня совершенно не устраивает. Поэтому бандану Игорьку пока возвращать не будем. Потерпит до понедельника. Если бы еще не эти головокружения, было бы вообще изумительно.

Как шепнула вездесущая Тамара, продюсер нашу серию с подменой ножей воспринял на ура. Над амнезией слегка поломался, но тоже принял. Прицепом, так сказать. Но в дальнейшем жаждет от нашей бригады крови и зрелищ. Уф, что же делать-то?

Именно этот классический вопрос Чернышевского я и задала авторам, кратко обрисовав сложившуюся ситуацию. Сказать, что народ приуныл от моих новостей — это значит, ничего не сказать. Наверняка уже у кого-то были идеи по бескровным сюжетам, по всяким безопасным розыгрышам с далеко идущими последствиями, а тут на тебе! Кому ж охота в самоубийцы записываться?

— А знаете, — подал голос Геннадий, — что нам мешает устроить полномасштабную бойню? Нет, не надо сразу возражать, выслушайте меня до конца, пожалуйста. Нет причины скрывать от самих себя, что каким-то неведомым образом то, что мы отпишем, претворяется в жизнь. Причем, конкретно с нами и с нашими близкими. Но давайте проанализируем наши старые серии. Все, что есть в них общего, это то, что несчастные случаи происходят в единичном экземпляре. Пострадал один герой — пострадал один автор. Примерно по этой схеме. Вот я и предлагаю отступить от этой практики и попытаться обмануть судьбу.