Святые грешники - Александр Лапин

— Ну, это вообще! А вот скажи, чем славен Ходжа Ахмет Яссауи? — продолжил расспросы Амантай.

— Кто? Абу Хамид Мухаммад аль Газали? — не расслышал его собеседник.

— Нет! Наш святой!

— Друг мой! В исламе множество течений, как и во всякой живой религии. И одно из них когда-то возглавил этот человек. Он возглавил тюркскую ветвь суфизма. И определил русло развития его во вновь появившейся исламской цивилизации тюрков. Короче, его последователи, странники, миссионеры народные проповедники распространили учение в Туркестане, среди киргизов, казахов, в районе Волги, Хоросане, Азербайджане и Малой Азии.

— А самая суть его в чем?

— Он утверждал, что Бог, Аллах присутствует везде и во всем, существует вечно вне времени, пространства…

Они подошли к небольшому сооружению, где в подземелье находилась келья, в которой Яссауи жил начиная с шестидесяти трех лет.

— Вот здесь, около мечети, по преданию, и обитал он до последних лет жизни…

— Зачем?

— Ну, он считал, что достиг возраста пророка, шестидесяти трех лет, и для него этого достаточно. Нет необходимости жить сверх этого срока, отведенного пророком Мухаммедом. Здесь он создал суфийский орден яссавийа. И город Туркестан, благодаря его авторитету, стал самым значительным просветительским центром тогдашнего Казахстана.

«Вот бы таким центром — не только административным, но и духовным — сделать нынешнюю Астану», — подумал Амантай. Но ничего не сказал.

А Бауржан продолжал свою экскурсию.

— Ты знаешь, я вроде стараюсь! — как-то в несвойственной ему манере, тихо заговорил о сокровенном Амантай. — Выполняю по мере сил все, что положено правоверному мусульманину. Верю в Аллаха. Совершаю пять молитв в день. Плачу закят на благотворительность. Держу пост во время Рамадана. И даже, как ты знаешь, совершил паломничество в Мекку. И символ веры твердо стоит во мне. Верю в единственность Аллаха, пророка, ангелов Божиих, в Страшный суд, жизнь после смерти… — Он остановился, вспоминая все семь основных верований ислама, так называемые столпы ислама. — Но в последние годы нет того, что раньше, я бы сказал, согревало мою душу. Вроде в мечети идет все как всегда. А нет былого подъема духа во мне. Все стало обыденным, привычным, скучным. И иногда ловлю себя на мысли: зачем я здесь? И кому это надо?

— Но без этого, без шариатской жизни невозможно идти дальше. Есть суфии, которые отрицают необходимость обрядов и выполнение законов. Но мы считаем, что, только двигаясь от шариата к тарикату, то есть от ведения благочестивой жизни, можно вступить на магрифат — путь мистического познания и достижения экстаза — временного единения с Богом. Ну а оттуда можно идти дальше к стадии хакиката — постоянного общения с Богом. И уж тогда можно достичь состояния фана. Это когда суфий путем подавления мирских желаний достигает совершенства. Так что все разложено по полочкам. Весь путь приближения к Аллаху расписан по ступенькам.

Бауржан помолчал и продолжил:

— Если до Яссауи мы молились вечному небу — Тенгри, то после него стали верить в Аллаха. С его помощью мы вошли в цивилизацию ислама.

— А как на практике это достигается?

— Ну, знаешь, тем и велик был наш святой шейх, что весь путь его расписан до мельчайших деталей. Он каждое состояние анализировал и требовал его прохождения. Так, например, шариат разбил на десять пунктов — макамов.

— Верить в единственность и единство Аллаха, — начал перечислять макамы Амантай. — Делать намаз, соблюдать пост.

— Совершать хадж, — подхватил Бауржан, — руководствоваться сунной, совершать благородные дела…

— Вот-вот! Но я уже все это и так делаю!

— Значит, первую ступень ты прошел. И надо двигаться дальше. А ты затормозил. От этого и мучаешься. Ведь суфизм — это творческий подход к исламу. Тебе надо идти к тарикату. В нем тоже десять ступеней-макамов.

— И что здесь основное?

— Скорее всего, это полное и беспрекословное подчинение учителю, пиру, шейху.

— У меня нет шейха! — заявил Амантай. — И вряд ли это возможно.

— Но он, только он может дать тебе виру-аврод, тайную молитву, мантру, которая позволит достичь состояния фана.

И тут Бауржан опять шаг за шагом принялся излагать все ступени, которые он должен пройти, чтобы достичь состояния фана, а потом и общей святости.

В этот момент Амантай понял, что если такому, как он, занятому и уже в возрасте человеку продолжить свое движение к духовному просветлению, вот так вот, шаг за шагом, то ему не хватит и двух жизней.

И он мысленно начал прикидывать, где найти кратчайший путь:

— Понимаешь, как писал Владимир Ильич Ленин, надо искать в цепочке то звено, потянув за которое мы можем выйти на решение всех проблем.

— Ты как Архимед хочешь! — покачал головой Бауржан. — Дай мне точку опоры, и я переверну весь мир. Так не бывает. Надо пройти сорок ступеней. Семь стадий. От аммары, когда душа наполнена низменными качествами — завистью, жадностью, хвастливостью, — до высшей, седьмой, когда душа обретает качества совершенства, присущие только святым…

— Значит, мне не быть святым, — усмехнулся Турекул. А сам в это время думал про себя: «А все-таки на какой стадии нахожусь я сам? Конечно, не на первой. Кому мне завидовать? У меня есть все, что нужно. А лишнего не надо. Лишнее, оно только отягощает и усложняет жизнь. Но и не святой я тоже! Может быть, четвертая — когда наступает покой, душа обретает успокоение. Нет, покоя пока тоже нет. Значит, все-таки третья стадия — мулхамла. Когда есть чувство удовлетворения, терпения, прощения и снисходительности».

— Скорее всего, главное звено у нас, суфиев, — это зикр, — наконец ответил Бауржан. — Такое поминание Бога, которое в буквальном смысле рождается в сердце и исторгается оттуда. Есть два вида зикра. Громкий зикр. И тихий. Оба очень действенны. Но каждый выбирает свою дорогу… Давай закончим экскурсию по мавзолею. И потом я тебе что-то покажу.

* * *

Народ собирается в простом сельском дворе. Широком и с высоким забором. Люди разные. Простолюдины и интеллигенты. Старые и молодые. Бородатые и безбородые. В тюбетейках и вой лочных белых шапках с узорами. В чапанах и плащах, надетых поверх костюмов.

В центре наставник — пир. Такой мужичок-боровичок. На голове его то ли белая чалма, то ли тюрбан. Красное, загорелое лицо окаймлено черной бородкой.

Народ выстраивается в круг, а пир начинает поучение. Медленно и торжественно, вглядываясь в лица своих мюридов[21], он ведет рассказ:

— Однажды великий проповедник, суфий из города Шираз, завел разговор о любви. Он вспомнил Халладжа, который, не колеблясь, ставил любовь даже выше веры. Рассказал о том, что любовь — это Божественная милость, без которой человек никогда бы не узнал, что такое книга и что такое вера. А также отметил, что любовь человека и Бога всегда взаимны. Ибо когда Господь полюбит своего раба, то и тот сможет полюбить его…