Эвви Дрейк все начинает сначала - Линда Холмс

– Я был настоящим лохом, и меня доили все, кто собирался сделать мир лучше. Снижение углеродного следа, веганские куриные тендеры, переработка пластиковых бутылок в плащи, просто… выбирается парень, чья гребаная техническая идея имеет зеленый логотип или чей бизнес-план говорит, что он может сделать конфету из… кхм, и потому я должен дать ему денег.

– Но зачем все это?

– Это лучше, чем менять машины как перчатки. Наверное, тогда было другое время.

– Знаешь, я должна тебе кое-что сказать, – сказала Эвви. – Я гуглила твоих подружек.

– А, – разочарованно протянул Дин. – У тебя есть вопросы?

– Они все были очень хорошенькие.

– Это не вопрос.

– Нет, это просто наблюдение.

– Итак, ты видела Мелани Коппс. Она рыжая, актриса. Моя мама упоминала ее. Она была очень милой девушкой.

– Женщиной, – поправила его Эвви.

– Вот именно, – кивнул он. – Очень милая женщина. Это были мои последние отношения. Я встречался с ней около двух лет, и мы расстались в самом конце моей карьеры. К сожалению, неудачный роман, жесткий разрыв.

Эвви нахмурилась:

– Из-за карьерных проблем?

Дин покачал головой:

– Не совсем так. Тогда был не лучший период, чтобы проводить со мной много времени. Я делал кучу процедур, все время ворчал. Плюс люди винили ее в моих проблемах, и я ничего не мог ничего с этим поделать. Но мне она очень нравилась. О ком еще ты хочешь меня спросить?

– Ты встречался с серфингисткой?

– Линдси? – удивился он. – О, это было давно. Она спортсменка, так что у нее были насчет меня странные комплексы. Короче, что-то ей во мне не нравилось. У этого романа был нормальный конец. Мы просто разбежались, когда я перешел в «Янкиз». Для нее была очень важна ее религиозность. Я рос как пресвитерианин[177]. Знаешь, все эти ограничения насчет Рождества и Пасхи… Словом, мы не могли собираться на эти праздники вместе. И чем дальше мы заходили, чем серьезнее были преграды.

– И еще ты встречался с Бев Бо.

– Это длилось около года или полтора лет, но мы не жили постоянно вместе. Это было еще до Мелани. Бев только начала осваиваться на рынке шоубизнеса. Она много гастролировала, но тогда это были не гастроли высокого уровня, а, скорее, случайные выступления на уик-эндах. Мы встречались в ее выходные, я называл их «жаркими», а потом разбегались в разные стороны. Эти отношения помогли мне пережить мой первый год в Нью-Йорке. Возможно, она была самой умной женщиной, с которой я когда-либо встречался. Она даже окончила курс теории музыки в колледже.

– А ты чему-нибудь научился?

– Насчет теории музыки – нет. Но если подумать, я именно тогда действительно узнал, как чертовски выбивают из колеи эти грязные текстовые сообщения. Я знаю, что сейчас все так делают, но клянусь, даже самые скучные вещи, которые кто-то делает во время секса, звучат как полный бред, если об этом напечатать. Представь себе, ты делала что-то всю свою взрослую жизнь, и когда ты пытаешься записать это, то получается черт знает что.

– Ты сейчас себя имеешь в виду? – спросила Эвви.

– Да, я помню, как пытался описать, как бы я поцеловал ее в плечо, простое плечо! Я почувствовал себя фермером, рассказывающим о том, как завести лошадь. Хотя, возможно, у меня это просто плохо получается. В смысле описывать, а не целовать.

Дин помолчал и вдруг спросил Эвелет:

– Ты покраснела?

– Нет, – ответила она. – Я очень внимательно слушаю.

– Мудро, очень мудро, – заметил он. – Ты когда-нибудь записывала грязные разговоры?

– Я не знаю, что ты считаешь «грязным», – сказала она. – Я записывала интервью с парнем, который изучал женский оргазм, но у него был особый способ изложения и рассказ звучал как… красное вино.

– Хм. Расскажи мне поподробнее.

– Я не уверена, что это был настоящий ученый. У него было множество описательных слов для разных оргазмов. Он называл одни из них «сердечными» и «вибрирующими», а другие – «легкими» и «поверхностными».

– С дубовым оттенком, – с улыбкой добавил Дин.

– А такое есть? – удивилась Эвви. – Все это было очень странно для меня. Но я все равно это записывала. Чудаки будут всегда. Это часть моей работы.

– Уверен, ты много читала в детстве, – произнес Дин, слегка наклонив голову. Эвви не потребовалось и секунды, чтобы понять, какой он представил ее в детстве. Этаким забавным маленьким нердом[178], которым она, в сущности, и была.

– Верно, – сказала она. – Но, честно говоря, другим большим моим увлечением было радио. Большую часть года мой отец проводил на рыбалке по шесть дней в неделю. Его не бывало, наверное, с пяти утра до самого ужина, в том числе и летом, когда я не училась в школе. И как только ушла моя мама, я оказалась предоставлена самой себе почти на все двадцать четыре часа в сутки. У нас не было кабельного телевидения, а прием в нашем районе был слабым, поэтому я почти не смотрела телевизор. Но мне нравилось радио. Я слушала разные медицинские шоу, где люди звонили и спрашивали о вещах, о которых я ничего не знала, например, о мозолях или зобах. Помню, когда мне было лет десять, я спросила отца: «Что такое теннисный локоть?»[179], и он тоже не знал. Я просто слушала, хотя мало что понимала. Вот почему, кстати, в шестом классе я написала рассказ о девочке по имени Хламидия[180]. Эти слова ничего не значили для меня, но каждый раз, когда по радио вещал новый человек, казалось, что он мог сказать все что угодно. Там был и психолог, который рассказывал о скорби и разводе, что показалось мне очень интересным, но совершенно непонятным. И еще я слушала много новостей. Все эти общественные дела, местные новости. Мне нравилось слушать, как говорят люди.

– И ты до сих пор это делаешь, – заметил Дин.